Философия

ЭМПИРИОМОНИСТИЧЕСКАЯ ПОЗИЦИЯ ДЖ.Э. МУРА
В РАБОТЕ «ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ВНЕШНЕГО МИРА»

С.В. Костов

Известна мысль Канта о невозможности доказательства существования вещей вне нас. Английский философ Мур подверг её сомнению и предложил собственное доказательство. На заседании Британской Академии в Лондоне большую часть своей «лекции-доказательства» Мур посвятил предварительному логико-семантическому анализу того, что, собственно, требуется доказать, иными словами, шаг за шагом логически осмыслил практически весь лингвистический материал доказываемого тезиса, а в самом конце лекции в качестве «абсолютно строгого доказательства» продемонстрировал свои руки со словами: «Вот — одна рука, а вот — другая». Это и было его знаменитое доказательство [4].

Но так ли это? Справился ли Мур с поставленной задачей? Является ли его доказательство доказательством существования внешнего мира? Ведь если акцентировать внимание исключительно на его жесте, то сам по себе жест является ничем иным, как обычным наименованием воспринимаемой вещи типа «вот — стол», «вот — книга» и т.д. В то время как доказательство — это логическое действие, в процессе которого истинность мысли обосновывается с помощью других мыслей. Но так как исходные мысли тоже нуждаются в доказательстве, то, естественно, возникает «дурная бесконечность», которая исключает вообще всякую возможность что-либо доказать. Но поскольку это не так, то должны существовать такие исходные мысли, которые не нуждаются в обосновании их истинности. Тогда возникает задача: установить, какого рода мысли являются такими истинами, которые уже не нуждаются в доказательстве. Именно такими истинами Мур считает указательные наименования типа «вот — рука», «вот — дерево» и т.д. Этим самым Мур по умолчанию утверждает, во-первых, что сама логика не может указать, какую истину следует считать исходной, во-вторых, что есть вещи, которые все безусловно знают, даже если не могут доказать их существование, и в-третьих, что существование вещи тождественно её ощущаемости. Суть первого умолчания в том, что выбор исходной посылки остаётся за человеком и критерий истинности тоже определяется им, в данном случае Муром. Суть двух остальных в том, что человек не просто воспринимает какую-либо вещь, а в силу этого знает о её существовании. Человек, например, знает, что испытывает то или иное ощущение: он знает боль, когда у него болит зуб; знает дерево, когда его видит; знает движение, когда идёт или когда по нему ползёт муха. Следовательно, по умолчанию Мур утверждает, что элементарное ощущение тождественно элементарному знанию и что люди знают о существовании внешних вещей, когда они их воспринимают. Иными словами, чувственно воспринимать внешние вещи и мыслить их в акте чувственного восприятия — это одно и то же, поскольку мысли без чувственного восприятия пусты, а чувственное восприятие без понятий не имеет смысла. Следовательно, путь для решения поставленной Муром задачи — стремиться понятия делать чувственными (т.е. присоединять к ним вещь в чувственном восприятии), а чувственное восприятие вещи постигать рассудком (т.е. одновременно соотносить их с понятиями). Только из соединения рассудка с восприятием вещи может возникнуть «знание вещи», ибо рассудок ничего не может чувствовать, а чувства не могут мыслить. С другой стороны, поскольку любое доказательство, в том числе и внешнего мира, тоже является знанием, то логика подсказывает Муру на возможность обрести его именно в синтезе мышления и восприятия, двигаясь к предельному их контакту. Выстраивая свой дискурс в соответствии с этой стратегией, Мур именно в «здравом смысле» находит точки их предельного соприкосновения. Отсюда и ход его доказательства — это сведение философского дискурса к обыденной практике, к общему чувственному восприятию (common sense). Поэтому и точкой предельного синтеза философского дискурса и обыденной практики, согласно Муру, является одновременное сочетание элементарного вербального утверждения с демонстрацией непосредственно воспринимаемой вещи, т.е. проговаривание с указанием. Это первый момент. Второй момент в доказательстве Мура — это момент общности как восприятия, так и дискурса, т.е. указанные Муром вещи и определяемые им как «внешние» должны быть таковыми не только для одного Мура, но и для всех присутствующих. Соответственно и понятия должны быть общепонятны и однозначны для всех. Таким образом, опираясь на обыденную практику и апеллируя к «здравому смыслу» (common sense), понимаемому и как общее чувственное восприятие, и как общее знание о воспринимаемом, Мур уверенно определяет те элементарные истины повседневной жизни, которые очевидны и не нуждаются в логическом доказательстве: «ведь это невежество не знать, для чего следует искать доказательства и для чего не следует» [1, с. 126]. Итак, методологическая процедура, которую осуществляет Мур, заключается в том, что множество элементарных исходных посылок для своего доказательства он определяет в пространстве common sense, в области общего чувственного восприятия и общего о нём знания, причём критерием того, что все знают ту или иную посылку, является по умолчанию то, что Мур говорит, что знает: например, когда он «пристально смотрит на дом всего в 20 футах от себя и произносит с особой интонацией: “Я знаю, что здесь дом”» (хотя в действительности такой процедурой он лишь старается «вызвать в себе чувство знания» и «хочет продемонстрировать самому себе, что он знает точно») [3, с. 87].

Доказательство Мура не может являться универсальным, т.е. таким, которое удовлетворило бы любую философскую аудиторию. На самом деле оно представляет собой развернутое изложение Муром собственной гносеологической позиции, которая содержит в себе, по крайней мере, две точки произвольного выбора: ощущать и знать то, что ощущаешь, — тождественно, и ощущаемость тождественна существованию. Тщательно выстроенный дискурс Мура — это подготовка аудитории к тому, чтобы, согласившись с его выбором, она приняла простую демонстрацию предметов («вот — одна рука, а вот — другая») за доказательство. Если бы не было этого своего рода «обряда посвящения» с приобщением к «таинству логико-семантической интерпретации», то жест Мура ничего бы не означал, кроме простого указательного определения. С этой точки зрения вся лекция Мура — сплошная экспликация этого определения. По умолчанию Мур в своём дискурсе совершает два логико-семантических перехода: существование внешней вещи через ощущаемость переходит в ощущение, а ощущение внешней вещи через обыденный язык — в знание о ней. Обыденная практика и «здравый смысл», согласно Муру, как раз и есть та область, где возможны такие переходы. По существу та область, в которой Мур единым синтетическим актом демонстрирует своё доказательство, есть пересечение четырёх пространств: логики, языка, ощущений и внешних вещей. Убеждает «здравый смысл», заслуга же Мура в том, что он «настроил» определённым образом аудиторию на соответствующее осмысление этого акта, при котором жест Мура означает «вещь, внешнюю нашим сознаниям», а совокупность таких жестов означает уже множество подобных вещей, свидетельствующих о существовании внешнего мира вообще. То элементарное логическое умозаключение, которое осуществляет при этом аудитория, — это неполная индукция через простое перечисление, выводы которой достоверны лишь в том случае, если истинны исходные посылки, а в истинности последних аудиторию убеждает «здравый смысл». Логико-семантическое единомыслие аудитории и докладчика основывается на общности выбора. Совершенно очевидно, что альтернативно мыслящему философу Мур ничего не доказывает. В самом деле, разве можно доказать существование внешнего мира стороннику солипсизма, для которого не только доклад, но и сам Мур суть представления? Более того, какое-либо доказательство или опровержение уже само по себе предполагает общение, т.е. наличие психики у других людей, поэтому для солипсиста вообще доказывать что-либо или опровергать означает впасть не только в практическое, но и в теоретическое противоречие: ведь объяснять другим людям свои взгляды — это значит считать их истинными, т.е. имеющими значение не только для него одного [2, с. 112]. Чтобы быть до конца последовательным, солипсист по сути должен хранить глубокое молчание, т.е. свести своё общение к минимуму и занять философскую позицию «чёрная дыра». Позиция Мура и его единомышленников совершенно противоположная: в самом деле, подготовка доклада и его чтение уже предполагают существование других психик и в конечном итоге существование внешнего мира, т.е. Мур уже изначально не солипсист. Слушатели доклада тоже не солипсисты, поскольку своим приходом на лекцию, означающим по сути настрой на общение, они демонстрируют, что внешний мир существует. Таким образом, весь доклад носит характер религиозного обряда: и докладчик, и слушатели, общаясь, утверждаются в очередной раз в своей вере — «да, мир внешний существует: вот — стакан, вот — графин с водой, а за окном — дерево; да, они действительно существуют для всех нас, это — не галлюцинации». В отличие от позиции солипсизма, суть которой выражают формулы «я — центр опыта» и «общение → min», их философская позиция есть «мы — центр опыта» и «общение → max», в силу которой исходный материал для доказательства внешнего мира должен быть «всеобщим», т.е. подходящим не только для единомышленников Мура (так сказать, его «единоверцев»), но и для любого обывателя в любой точке земного шара. Именно поэтому единственно подходящим материалом, доступным не только отвлечённому, но и «самому примитивному конкретному мышлению», являются «непосредственные элементы опыта»: вот — камень, вот — дерево или «вот — одна рука, а вот — другая» и т.д. [2, с. 233] Таким образом, позиция Дж.Э. Мура в его «абсолютно строгом доказательстве» внешнего мира чисто эмпириомонистическая.

Литература

1. Аристотель. Сочинения в четырёх томах. Т. 1. М.: Мысль, 1976.

2. Богданов А.А. Эмпириомонизм: Статьи по философии. М.: Республика, 2003.

3. Малкольм Н. Людвиг Витгенштейн: Воспоминания // Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. М.: Издательская группа «Прогресс», «Культура», 1993.

2003 г.