Терминариум

К

Кантианский критицизм — шедевр схоластики «с научными претензиями, но без научной основы». Не только тектолог, но и любой монистически мыслящий, широко образованный человек просто не в состоянии серьезно воспринимать логическую фантастику кантианских «теорий познания», где на каждом шагу «встречается наивная вера в возможность вывести что-то важное из голого анализа понятий» [Эмпириомонизм, с. 225]; изучать же на полном серьезе всю эту бесполезную галиматью – все равно, что добровольно стать жертвой эйдовампиризма и хронофагии.

Кантианство — наивная форма «подстановки метафизически неопределенного под физическое и психическое». Непознаваемая «вещь в себе» была выражением исторически обоснованного «стремления дополнить опыт посредством подстановки», неопределенный характер которой означал «недостаточность опыта и познания». Ошибка такой подстановки «начиналась там, где познание пыталось так или иначе покончить с этой неопределенностью и создавало недоступную проверке гипотезу». Скептически-метафизическая гипотеза Канта «на место неопределенного ставила непознаваемое, чтобы ценой преувеличения неопределенности избавить себя от труда, связанного с попытками создать на место нее большую определенность» [Эмпириомонизм, с. 128, 130].

Кантология трансцендентности — интермундия «великого философского инженера мещанства – Эммануила Канта», т.е. вся его метафизическая логонавтика о трансцендентном, или попросту кантонавтика. Как искуснейший и непревзойденный трансцендентолог-интермундиалист всех времен и народов Кант «хорошо знал свое дело. Всю страну “ноуменов” он отгородил от человеческого опыта прочной стеной “непознаваемости”. Но его шедевром были те ворота, которые он проделал в этой стене: ворота “практического разума”. Их магическое свойство заключается в том, что идолы без труда проходят через них в мир опыта; но перед человеческим познанием ворота эти моментально захлопываются. Личное божество, бессмертие души, свободная воля в официальном мундире “категорического императива” спокойно и удобно отправляются из “эмпирея” в “эмпирию” и бесцеремонно там распоряжаются действиями людей, сурово наказывая их моральными страданиями, если они не слушаются; а завидев вдали научные методы, тотчас же улетают обратно в свою резиденцию и там хохочут между собой над усилиями людей, стремящихся выбиться из фетишистического рабства» [Страна идолов, с. 228].

«Кантузия “вещи в себе”» (каламбур от слов «Кант» и «контузия» (лат. contusion) – общее поражение без видимых изменений) — кантианское развитие философского понятия «вещь в себе» до предельно «голой, пустой абстракции». Исторически в философском познании развитие этого понятия шло от грубого реализма к утонченнейшему идеализму. Как известно, изначально «вещь в себе» была простым удвоением физического тела, т.е. попросту вложенным внутрь реально наблюдаемого тела его точным подобием, но затем, по мере развития философии, она стала терять свои физические свойства, становясь «все эфирнее и нежнее, пока не превратилась в чистейшую абстракцию». Действительно, история философии свидетельствует, что «“вещь в себе” сначала была точным повторением вещи-явления», например, еще у древних греков было распространено такое «воззрение, по которому мы видим вещи благодаря тому, что от них отделяются маленькие и тонкие их точные подобия, которые и попадают в глаз. Но по мере того как обнаруживалась зависимость восприятия внешних предметов от состояния органов чувств и нервной системы, различие между “вещью в себе” и ”явлением” стало возрастать. Было выяснено, что, например, цвет вещи не может быть отнесен к свойствам “вещи в себе”, потому что различным людям одни и те же вещи могут представляться в различной окраске: наше “красное” и “зеленое” кажутся многим дальтоникам одним и тем же цветом, а для слепых вовсе не существуют. Аналогичным образом оказалась “субъективной” характеристика “теплое” и “холодное”: одна и та же вода может ощущаться как “холодная” для согретой руки и как “теплая” для охлажденной. То же относится к запаху “вещей”, к их вкусу и т.д. Так возникло разграничение между “кажущимися” или “субъективно существующими для нас” свойствами вещей и свойствами “вполне реальными”, “объективными”. Первые зависят от нашей организации, так сказать, привносятся ею в “явления”, вторые от нее независимы, принадлежат “вещам в себе”. Так смотрели на дело еще сенсуалисты и материалисты XVII и XVIII столетий. Дольше всего в качестве “объективных” свойств “вещам в себе” приписывались протяженность (форма) и непроницаемость. Кант сделал последний шаг в очищении “вещи в себе” от всякой реальности: он отнял у нее все “чувственные” свойства, даже пространственность; его трансцендентальная эстетика учит, что восприятие вещей в пространстве, как и во времени, есть результат нашей познавательной организации, свойств “субъекта”. При этом “вещь в себе” потеряла всякое опытное содержание и стала непознаваемой» [Эмпириомонизм, с. 110-111].

«Кантузия души» (каламбур от слов «Кант» и «контузия») — кантианское развитие понятия «душа» до «голой, пустой абстракции» путем соединения с другим предварительно очищенным от всякой реальности понятием «вещь в себе», в результате чего «“свободная” и “бессмертная” душа попала в мир “ноуменов”, или “вещей в себе”» [Эмпириомонизм, с. 111].

Капитал — в терминах тектологии адаптон катагеничной социальной группы, в более крупном масштабе – класса; или, в терминах политэкономии, частная собственность на средства производства «как орудие господства над трудом и его эксплуатации» [Эмпириомонизм, с. 319]; другими словами и наиболее точно, «это – средства производства, ставшие средством эксплуатации, благодаря тому, что они находятся в частной собственности» [Начальный курс политической экономии, с. 72]. Если «люди, как организация, им не владеют», то «капитал господствует над людьми» [Пределы научности рассуждения (доклад), с. 245]. «В обыденной речи под “капиталом” подразумевают имущество, приносящее доход. Но это обычное понимание ошибочно, потому что никакое имущество само по себе дохода приносить не может. Если же иногда кажется, что это так происходит, например, что фабрика приносит владельцу доход независимо от его собственной работы, то при исследовании обнаруживается, что на самом деле не то: фабрика не приносила бы никакого дохода, если бы на ней не работали наемные рабочие; они выполняют и необходимый труд, отрабатывая стоимость своих средств существования, и прибавочный; труд прибавочный присваивается фабрикантами и образует их доход – прибыль. Или, например, деньги, положенные в банк, приносят доход», «потому что банк, пуская их в оборот, дает их взаймы каким-нибудь фабрикантам и другим капиталистам, которые на них ведут свое дело, т.е. нанимают рабочих и присваивают их прибавочный труд, часть из этого прибавочного труда капиталисты отдают банку, в виде процентов по займу, – а банк делится со вкладчиками. И во всех случаях, где имеется капитал и доход от него», наблюдается одно и то же: «владельцем капитала присваивается, прямо или через чужие руки, чей-нибудь прибавочный труд» [Начальный курс политической экономии, с. 71-72].

Капитализм — это «длительный и сложный переходный процесс, ведущий от одной определенной и однородно-построенной общественной организации к другой». С тектологической точки зрения это перманентный кризис паразитарной системы авторитарных отношений в направлении беспаразитарной системы коллективных отношений. Вся сложнейшая динамика перехода из одного персистентного состояния общества к другому определяется тремя основными противоречиями капитализма: во-первых, «его производство, как целое, построено иначе, чем его части: отдельные предприятия планомерно организованы, вся же система неорганизованна, анархична», во-вторых, «его производство разнородно с его присвоением: первое в самой основе коллективно, второе неизменно остается индивидуальным», и в-третьих, «капиталистическое общество распадается на классы, которые не представляют простых органов единого социального тела, взаимно дополняющих друг друга, как феодальные сословия, но организуются самостоятельно, во взаимной борьбе», другими словами, «основные классы общества не только не приспособляются один к другому, но превращаются во все более враждебные лагери: каждый класс развивает свой тип организации, который и стремится распространить на все общество путем окончательного подчинения либо устранения другого класса» [Наука об общественном сознании, с. 443-444]. При капитализме выживают «не индивидуумы выше организованные, а те, которые располагают наибольшим и наиболее выгодно вложенным капиталом, т.е. возможностью всего полнее пользоваться избыточной энергией общества, его “прибавочным трудом”» [Тектология, кн. 2, с. 191-192]. Например, «если слабый и хилый паразит-рентьер выживает, тогда как рядом с ним зачастую погибает сильный, богато одаренный пролетарий, то это потому, что первый действительно приспособлен к своей среде, а второй – нет»: это объясняется тем, что «для паразита его отношения к другим людям и к их труду – отношения “капитала” – создают особенную, исключительно благоприятную среду, для которой он вполне достаточно приспособлен, тогда как для второго социальная среда совершенно иная, к которой в данном случае оказалась не в силах приспособиться и его могучая организация» [Эмпириомонизм, с. 247]. Что же касается приспособления к условиям капитализма в целом, т.е. вообще всех форм капиталистической адаптации без исключения, то с позиций тектологии – это приспособление к неприспособленному: поскольку «сам капитализм – система неприспособленная», то устраиваться в ней – «все равно, что устраиваться поудобнее на корабле, который треплет ураганом при отсутствии руля и снастей» [Мировая война и революция, с. 99].

Капиталист — эгокомплекс эксплуататорского типа, т.е. социальный вампир, чья основная тенденция жизни – прогресс эксплуатации. Вампирогенез этого типа эгокомплекса имеет своей начальной формой организаторскую и конечную – паразитическую. Эволюционная картина такого перерождения известна: «вначале – сравнительно близкое, “непосредственно-организующее” отношение предпринимателя к техническому процессу; затем – необходимо вызываемая самым ростом и усложнением предприятия частичная передача организаторских функций особым “исполнителям” – наемным управляющим, надзирателям, ученым техникам и т.д.; затем, путем дальнейшего переложения организаторской работы на чужие плечи, – полная фактическая утрата первоначальной роли в производстве. И так как в организаторском классе, превращающемся таким образом в класс только господствующий, “усваивается”» (или присваивается в форме прибавочной стоимости, что одно и то же) «весь излишек энергии, доставляемый техническим процессом», то «эта эволюция класса означает сведение его к чисто эксплуататорской функции, к голому паразитизму. Законченный результат этого процесса представляет тип рентьера – землевладельца, или владельца акций, или обладателя больших вкладов в банках, – людей, паразитирующих за счет прибавочного труда предприятий, о которых они знают только по имени или даже и настолько не знают (как бывает с вкладчиками банков, оказывающих кредит промышленным предприятиям)». Вампирогенез капиталиста, по существу, сходен с паразитической эволюцией рабовладельца: для обоих основная тенденция жизни есть прогресс эксплуатации, «но в то время как для рабовладельца эта тенденция всецело заменяла и вытесняла тенденцию технического прогресса, для капиталиста она сливается с этой последней» [Эмпириомонизм, с. 315].

Капиталистическая организация — это «анархичес­кое сотрудничество отдельных, формально независимых предприятий, объединенных стихийной властью рынка» [Курс политической экономии, т. 2, с. 70].

Капиталистическая рента — «частный вид прибыли на капитал». При капитализме рента «ассимилируется с прибылью», поскольку «рядом с действительным капиталом общества, представляющим его прошлый кристаллизованный труд, возникает капитал фиктивный, соответствующий ренте» [Курс политической экономии, т. 2, с. 51].

Капиталистический менталитет — это два господствующих при капитализме способа мышления: индивидуализм и отвлеченный фетишизм. Именно «в царстве капитала они развиваются до высшей ступени, какой вообще способны достигнуть, потому что только здесь меновое хозяйство вполне вытесняет – по крайней мере, к концу эпохи – хозяйство натуральное. Рыночная война всех против всех – источник индивидуализма, и власть общественных отношений над людьми – основа менового и вообще отвлеченного фетишизма – здесь развертываются до своих крайних пределов: бешеная конкуренция мирового рынка и его стихийные кризисы типичны для капиталистического общества». Что же касается ментального наследия предыдущей эпохи, то господствующие до капитализма авторитарные способы мышления, естественно, не исчезают при нем, но «они теряют самостоятельное, определяющее значение» [Наука об общественном сознании, с. 419].

Капиталистический паразитогенез — постепенная утрата господствующим классом реально-организующих функций в производстве с переходом исключительно в сферу потребления.

Капиталистический принцип «законности» — форма социальной дегрессии, закрепляющая господство организаторского класса над исполнительскими; точнее, ее всеобщая организующая форма для его борьбы с их борьбой, при этом все частные «организующие формы для этой борьбы вырабатываются в виде различных норм “социального и политического поведения”», которые организаторский класс «стремится распространить и упрочить во всем обществе». Кажущаяся бессодержательность этого принципа, свойственная всем идейным фетишам капиталистического общества, «скрывает за собою очень реальное содержание. “Законность” требует как будто подчинения установленным в обществе нормам, без отношения к тому, что в них заключается; но так как это принцип класса, господствующего в производстве, то реально он означает подчинение общества классовому господству крупной буржуазии. Поэтому он и складывается вполне лишь тогда, когда господство это становится в широких размерах совершившимся фактом». Преимущественно и по сути этот принцип «моральный», поскольку «он, играя подчиненную роль по отношению к принципу собственности, получает реальную силу лишь постольку, поскольку с ним сходится, и тогда осуществляется путем принудительных действий; поскольку же его тенденция не совпадает с тенденцией “священного начала собственности”, постольку он имеет лишь “идеальное” влияние, т.е. не проводится в жизнь силою принуждения. Например, “законность” поведения низших классов общества строго контролируется судами и другими властями и гарантируется суровыми наказаниями, “законность” же в отношениях самой буржуазии к этим низшим классам постоянно служит предметом обещаний и уверений буржуазных политиков и санкционируется буржуазным общественным мнением; но дальше этого дело не идет, если не вмешивается реальная сила других классов. Несмотря на эту практически-подчиненную роль, принцип “законности” является настоящей “формой нормативного мышления” для буржуазии и ее идеологов; и даже там, где приходится революционно выступать против установленных (другими классами) в обществе норм, они невольно облекают свою антизаконную борьбу все в ту же форму “законности”, например, защиты “естественных прав” человека, гражданина, предпринимателя» [Эмпириомонизм, с. 319-320].

Капиталистический принцип собственности — форма социальной дегрессии, закрепляющая отношение господствующего класса к средствам и продуктам труда; с позиций историомонизма – это крайне катагеничная эйдоформа, внедрением которой в общественное сознание господствующий класс полностью подчиняет себе производителя; иными словами, это базовая норма принуждения в капиталистическом обществе, содержание которой выражается понятием «капитал», а на практике «обнаруживается в том всеобщем и основном для капиталистической системы факте, что продукт труда всецело и исключительно принадлежит собственнику средств производства и ни в какой мере – трудящемуся» [Эмпириомонизм, с. 319].

Капиталистическое государство — это «система коллективного, капиталистического страхования, т.е. коллективного обеспечения капиталистических классов от опасностей и противоречий», возникающих как внутри, так и вне государства [Общественно-научное значение новейших тенденций естествознания, с. 10]. Комплекс мер страхования от внутренних факторов дезорганизации представлен нормативной идеологией, предназначенной в юридических и «нравственных» формах «прочно организовать основные социальные условия» классового господства. Вся база нормативной идеологии «сводится к двум принципам – собственности и законности, из которых первый является по преимуществу “правовым”, а второй – по преимуществу “моральным”». Содержание первого принципа практически «обнаруживается в том всеобщем и основном для капиталистической системы факте, что продукт труда всецело и исключительно принадлежит собственнику средств производства и ни в какой мере – трудящемуся». Все остальные правовые нормы капиталистического общества «обобщаются в этом принципе и являются его частными приложениями»: все гражданское законодательство служит организованным его воплощением, все уголовное законодательство и вся государственная конституция «служат организованной охраной этого принципа». Так как существование господствующего класса окружено борьбой в виде конкуренции и «в виде постоянных конфликтов с “исполнительским” классом», то «борьба против социальной борьбы» становится существенным моментом в жизнедеятельности государства. Все необходимые «организующие формы для этой борьбы вырабатываются в виде различных норм “социального и политического поведения”», которые господствующий класс в целях социальной анестезии «стремится распространить и упрочить во всем обществе. Конечное звено всех таких норм, выражающее их основную и общую тенденцию, – это принцип “законности”», реально означающий подчинение общества господствующему классу [Эмпириомонизм, с. 318-319]. Комплекс мер страхования от внешних угроз реализуется в технической области и сводится к двум принципам – автаркии и милитаризации.

Капиталистическое накопление — это «расширение производства», которое «заключается в том, что некоторая часть прибыли вкладывается в предприятия в виде средств производства и заработной платы, чтобы в свою очередь приносить прибыль. Цепная связь производства требует, чтобы накопление в разных отраслях совершалось в одной и той же пропорции». Допустим, «производство красок для тканей расширилось на 10 %, а производство тканей, которые ими окрашиваются, всего на 5 %», следовательно, произошло перепроизводство красок, т.е. «лишнее их количество не найдет сбыта, накопление в этой отрасли замедлится»; это же произойдет, «если производство железа и стали будет перегонять рост производства изделий из них, или машиностроение – рост суммы отраслей, применяющих машины, и т.п.». Поскольку «капиталистическая организация не имеет планомерного руководства», то «такая непропорциональность, в больших или малых размерах, всегда бывает», но «механизм рынка производит необходимое выравнивание своими стихийными методами – понижением цен на избыточно произведенный товар, остановкой накопления в одних предприятиях, часто и разорением других, перемещением капиталов и пр.», т.е. «равновесие достигается, но как всегда в стихийных процессах – ценою расточительной траты сил» [Мировые кризисы (июль), с. 224].

Капиталистическое общество — «неорганизованное целое, состоящее из организованных частей, – потому что каждое предприятие в отдельности сознательно и планомерно организовано волею капиталиста и его наемных служащих – распорядителей, взаимная же связь предприятий никакой сознательной волей планомерно не устанавливается» [Начальный курс политической экономии, с. 122-123]; с тектологической точки зрения сложная дисгармоничная социальная система неустойчивого типа в отличие от феодального общества, а с экономической – «наиболее законченная меновая система». Ее внутренние противоречия бесчисленны и многообразны, но основными являются противоречия рынка, классовые антагонизмы и столкновения групповых интересов. Тотальная борьба при «беспрепятственном развитии должна была бы разрушить общество», однако развитие нормативных форм ограничивает и вводит в рамки эту тенденцию. Но никакие нормы «не могут заменить планомерного единства общественной организации; поэтому они не способны остановить возникновения новых противоречий, новых антагонизмов», которые, в свою очередь, ведут «к усложнению прежних норм и выработке еще иных, и т.д.». В силу этого «сеть норм, моральных и особенно правовых, разрастается, запутывается», порождая «добавочные противоречия; а это означает опять-таки необходимость дальнейшего созидания норм» [Наука об общественном сознании, с. 418-419]. В результате вся эта сеть социальной дегрессии отстает от общественного развития и в итоге «во всех сферах жизни социального целого дезорганизационный момент нарастает, принося, в своих бесчисленных проявлениях, колоссальную и постоянно прогрессирующую растрату социальной энергии. Этим ставится тектологическая задача нашей эпохи» [Вопросы социализма, с. 289].

Капиталистическое производство — это такой способ производства, суть которого «заключается в том, что рабочая сила, сделавшись товаром, будучи приобретена капиталистом за его переменный капитал, потребляется в производстве, причем воспроизводит свою стоимость и создает еще прибавочную стоимость, которая является источником “прибыли” класса капиталистов» [Краткий курс экономической науки, с. 135].

Капут мортуум абстракции (от лат. caput mortuum – мертвая голова и abstractio – удаление, отвлечение) — это все самое абсолютное в философии: субстанция, вещь-в-себе и другие подобные им пустые абстракции. Как известно из опыта, наблюдаемая относительная устойчивость того или иного комплекса элементов вполне достаточна для идентификации различных постоянно изменяющихся в эмпирии тел: «каждой данной части комплекса может не хватать в нашем опыте в данный момент», тем не менее, «мы признаем “вещь” за то же самое, чем является для нас целый комплекс». Естественно, возникает вопрос: «не значит ли это, что можно откинуть все “элементы”, все “признаки” вещи, и все-таки она останется, – уже не как явление, а как “субстанция”? Конечно, это только старая логическая ошибка: каждый волос в отдельности можно вырвать, и человек не станет лысым; но если их вырвать все вместе, человек будет лысым; таков и процесс, которым создается “субстанция”, которую Гегель недаром называл “caput mortuum абстракции”. Если откинуть все элементы комплекса, то комплекса не будет; останется только обозначающее его слово. Слово – это и есть “вещь в себе”» [Эмпириомонизм, с. 8].

Картина мира — высшая, всеорганизующая познавательная форма, которая с тектологической точки зрения есть «непрерывная цепь развития форм, переходящих путем борьбы и взаимодействия от низших ступеней организованности к высшим» [Философия живого опыта, с. 243] и образующих во «взаимных сплетениях» единый «мировой организационный процесс, неограниченно дробящийся в своих частях, непрерывный и неразрывный в своем целом» [Тектология, кн. 1, с. 73], а с эмпириомонистической точки зрения представляет собой «бесконечные, непрерывные ряды комплексов, материал которых тожествен с элементами опыта, а форма характеризуется самыми различными степенями организованности, прогрессивно переходящими от “хаоса элементов” к сложности и стройности “человеческого опыта”». Все эти комплексы, взаимодействуя, вызывают друг в друге изменения – «взаимно отражаются одни в других». В высших комплексах, т.е. в психических, эти отражения образуют «впечатления», общение людей «путем этих “впечатлений” приводит к их социальной систематизации» – к организации их в физический опыт. Таким образом, «разграничение “явлений” и “вещей в себе” оказывается излишним: перед нами только мир прямого опыта и косвенного опыта, мир непосредственно ощущаемого и мир дополняющей его “подстановки”», при этом «область “подстановки” совпадает с областью “физических явлений”; под явления “психические” ничего подставлять не требуется, ибо это – “непосредственные комплексы”». В общении людей именно эти комплексы являются первичным материалом подстановки, которая именно «на них основывается и социальным путем из них развивается». Такова эмпириомонистическая картина мира, на данный момент «наиболее стройно объединяющая опыт» [Эмпириомонизм, с. 237-238].

Катабиопотенция (от греч. κατά – приставка, означающая направление сверху вниз, βίος – жизнь и от лат. potentia – сила) — отрицательная жизнеразность, т.е. перевес дезассимиляции над ассимиляцией, что «ведет к понижению потенциальной энергии системы, к уменьшению ее сил в жизненной борьбе». Отрицательный в общей сумме биопотенциал системы представляет из себя количественную характеристику ее деградации [Эмпириомонизм, с. 57].

Катаген (от греч. κατά – приставка, означающая направление сверху вниз, и γένος – происхождение) — активность, понижающая адаптивные возможности системы; связь, не только сужающая ее энергосферу, но и затрудняющая дальнейшее развитие системы, замедляющее его и повышающая шансы деградации.

Катагенез (от греч. κατά – приставка, означающая направление сверху вниз, и γένεσις – рождение, творение, происхождение) — организационный регресс системы, связанный с упрощением ее организационной структуры и снижением ее адаптационных возможностей. Термин более употребителен, чем синонимичное ему словосочетание-понятие «структурный регресс».

Катагеничная система — это система с некомплементарным комплексом, порождающим наряду с энтропическими преобразованиями ассимилированной извне энергии дополнительную ее растрату, в силу чего создающим определенную катагеничность внутри системы.

Катагеничная форма — фактор отрицательного подбора в тектогенезе. Например, отжившая общественная форма, которая в конкретных социоисторических условиях находится в явном противоречии «с общим уровнем развития коллективности» и тормозит его развитие; такая форма проявляет себя в обществе как социальный вампироид: она существует «за счет его общей жизнеспособности», и «пока в жизни общества господствует положительный подбор, пока жизнеспособность всей системы возрастает», до тех пор она сохраняется в обществе, но только лишь по связи с ним как целым [Эмпириомонизм, с. 249].

Катагеничность — эволюционная направленность активности в сторону организационного регресса системы, т.е. в сторону ослабления адаптационных ее возможностей. В социальных системах она проявляет себя в формах социального паразитизма и вампиризма.

Катагеничный индивид (социальный вампир) — человек, чья деятельность способствует регрессу той социальной системы, членом которой он является. Такой человек «берет у жизни больше, чем дает ей», уменьшая своим существованием ее величину, вследствие чего «возникает вражда между ним и ею; она отталкивает его, он впивается в нее». Таким образом, «он не только паразит жизни, он ее активный ненавистник; он пьет ее соки, чтобы жить, и не хочет, чтобы она жила, чтобы она продолжала свое движение. Это – не человек, потому что существо человеческое, социально-творческое, уже умерло в нем; это – труп такого существа. Вреден и обыкновенный, физиологический труп: его надо удалять или уничтожать, иначе он заражает воздух и приносит болезни», но социальный вампир, т.е. «живой мертвец, много вреднее и опаснее». Более того, он еще вреднее и опаснее, если раньше был арогеничным индивидом [Вопросы социализма, с. 265].

Катагеничный комплекс — внутрисистемный комплекс, порождающий в системе регрессивную тенденцию развития. Например, комплекс-вампир в социальных системах.

Катакоммунизм (катагеничный коммунизм) — с позиций исторического монизма организационная форма социальной системы, возникающая в условиях дефицита социальной энергии, т.е. коммунизм недостатка, коммунизм крайности, или просто осадный коммунизм, который, как всякий вообще «катастрофический коммунизм, коммунизм бедствия, не есть развитие той или иной экономической формации; он – явление особого рода, может получиться из любой социальной системы, и соответствует такому положению, при котором производство дезорганизовано или резко ослаблено, и не покрывает потребления, и задача заключается в том, чтобы целое могло, пополняя недостаток производства наличными запасами, дожить до восстановления нормальных условий. Это – вынужденный коммунизм корабля, потерявшего снасти среди океана, коммунизм осажденного города, и также коммунизм отрезанной от мирового оборота страны, уже столь тесно связанной с этим оборотом, что вне его ее длительное существование невозможно». Катакоммунизм, в первую очередь, «есть коммунизм потребления: все необходимые продукты реквизируются и распределяются с возможной планомерностью»; затем в случае «если сохраняется внутренний товарообмен, то коммунизм потребления влечет за собой регулирование сбыта, а затем, по неразрывной связи хозяйства, и регулирование производства» [Мировая война и революция, с. 96]. Исторический пример катакоммунизма – армейский, или военный коммунизм.

Катакоммунистический кризис — прогрессивная смена организационной формы катакоммунистической социальной системы, связанная с частичным устранением и перегруппировкой внутренних активностей, социальный подбор которых направлен в сторону инверсии перевеса дезассимиляции над ассимиляцией, т.е. в сторону восстановления в социальной системе необходимого условия устойчивости. Согласно тектологии развитие организационных форм всякой социальной системы «исходит из области производства и, идя оттуда, преобразовывает область присвоения, распределения, потребления», т.е. прогресс ойкосферы возможен лишь при наличии прогресса техносферы. В катакоммунистической системе – «порядок прямо противоположный: преобразование начинается со сферы потребления и распределения и через сферу сбыта переходит на отношения производства», т.е. регресс ойкосферы давит на техносферу. Если в первом случае происходят прогрессивные изменения социальной системы, поскольку «движущее действие прогресса производительных сил обнаруживается, прежде всего, именно там, где они накопляются», в развивающейся техносфере, то во втором случае сама «основа происходящего – упадок, разрушение, вообще регрессивные условия». При этом по мере усиления экономической разрухи обостряется основное внутреннее противоречие катакоммунизма – «сохранение прибыли при отсутствии прибавочной стоимости в общественной системе как целом и привилегии господствующих классов в распределении продуктов при возрастающем недостатке их для всех». Очевидные проявления этого противоречия «создают почву для революционного кризиса, смысл которого заключается в устранении самого противоречия». Отсюда и вполне понятная основная тенденция кризиса: наблюдая явный паразитизм господствующих классов, организацию общества стремятся взять в свои руки подчиненные классы, которые в то же время борются за изменение условий среды из регрессивных в прогрессивные, например, за «прекращение войны, порожденной и поддерживаемой тенденциями капитала». Первая такая катакоммунистическая революция произошла в России. Ускоряющим ее моментом явилась общая отсталость страны: «отсюда вытекала, во-первых, особенная острота разрухи и тяжесть военных поражений в борьбе с передовой Германией; во-вторых, организаторская слабость русской буржуазии, которая не смогла подняться даже до сколько-нибудь полного государственно-капиталистического регулирования сбыта и производства. Революция сначала явилась общедемократической, благодаря отсталому политическому строю, но затем вылилась в борьбу буржуазной демократии с коммунистическим блоком, который и победил в октябре-ноябре 1917 г.». В коммунистический блок входили: во-первых, «рабочий пролетариат, в коллективизме которого заключается и коммунизм, как его необходимая, составная часть»; во-вторых, «низы армии, по социальному составу частью тоже пролетарские», частью крестьянские и мелкобуржуазные, и в-третьих, «беднейшая и наиболее быстро разоряемая часть крестьянства и ремесленного мещанства, полупролетариат», и «большинство батраков». Сила и сплоченность коммунистического блока, возможность его выступления и победы определялась «позицией его центральной части – солдатских масс, являющихся связующим звеном между другими частями». Поэтому катакоммунистические революции наступали «в зависимости от хода войны и, конечно, степени разрухи, влияющей и непосредственно, и через порождаемые ею военные поражения». Организационная форма коммунистического блока – «политическая система Советов, собраний депутатов от различных классовых групп, образующих блок». Победив, коммунистический блок трансформировал катакоммунизм «в новый вид, определяемый интересами широких масс этого блока и их антагонизмом с побежденной буржуазией». При этом авангард блока – рабочий пролетариат – выдвинул программу, выходящую за пределы катакоммунизма, – программу полной социализации всех сфер общества, стремясь перевести катакоммунистический кризис в арокоммунистический [Новейшие прообразы коллективистического строя, с. 88-91].

Катаподбор — краткая форма термина «отрицательный подбор», выражающего понижение энергии выделенного комплекса, что может привести к его разрушению, если к этому моменту отрицательный подбор не сменится положительным.

Катапсихизм — состояние психики в условиях отрицательного подбора, которое связано с «тягостными, болезненными ощущениями», вызывающими «как бы свертывание души, ослабление внимания к окружающему, ослабление всей воспринимающей деятельности, пониженное общение с другими людьми, стремление к покою и проч.», при этом «организм, приспособляясь, переходит от более “чёточных” соотношений к более слитным»; т.е. психика человека в этом случае подчиняется тем же тектологическим закономерностям, как и тело черепахи в неблагоприятных для нее условиях [Тектология, кн. 1, с. 245].

Катахронизм — тенденция к замедлению системогенеза.

Катахроник — комплекс, замедляющий системогенез. Например, хронофаг.

Категорический императив — «официальный мундир» свободной воли, т.е. личного божества, которое из кантианской страны «ноуменов», отгороженной от человеческого опыта стеной «непознаваемости», через ворота «практического разума» отправляется в этом мундире в страну «феноменов», из «эмпирея», так сказать, в «эмпирию», чтобы распоряжаться там действиями людей и «наказывать их моральными страданиями, если они не слушаются», но лишь завидев вдали научные методы, тотчас же возвращается обратно в свою неприступную для них резиденцию и хохочет там «над усилиями людей, стремящихся выбиться из фетишистского рабства» [Страна идолов, с. 228]. См. абсолютный императив.

Католицизм — социальная дегрессия авторитаризма, т.е. разновидность авторитарной идеологии, которая в эпоху феодализма связно и стройно объединила наибольшую сумму человеческого опыта. Как социально полезная и необходимая система идей католицизм в ту эпоху был истиной: «тогда, при господстве авторитарных отношений во всей социальной жизни людей, вполне логичным и гармоничным их дополнением, их мысленным завершением были идеи об авторитарном устройстве вселенной, об ее управлении целой градацией мелких божеств, и господствующего над всеми ними верховного повелителя». Католицизм и в наше время «был бы истиной, если бы он гармонично и стройно, без противоречий способен был организовать современный опыт человечества. Но всякому ясно, что католицизм так организовать его не может, ибо заключает в себе множество идей, стоящих в резком противоречии с нынешним опытом, как, например, идея “чуда”, идея “абсолютной и вечной истины” и т.п.». Более того, в наше время католицизм не только утратил свою общественно-организующую силу, но превратился в общественно-дезорганизующую силу, поскольку стал одним из центров эйдовампиризма [Вера и наука, с. 62-63].

Каузальность (от лат. causa – причина, повод, основание, побудительное начало) — строгая функциональная зависимость неодновременных фактов, на которую опирается познание в коллективном их согласовании и которая наряду с мировой дегрессией является всеобщей формой организации опыта. Однако причинная связь «представляет собой более поздний продукт социально-познавательного развития, чем абстрактное пространство и время. На памяти истории она шаг за шагом переходила от формы анимистической (причина явления – действие скрывающейся за ним воли, духа) к форме энергетической (причина явления – другое явление, с ним соизмеримое, количественно ему эквивалентное, без остатка в него переходящее)». В своей новейшей фазе развития, энергетической, причинность «приобретает тот характер однородности отношений между явлениями опыта, который раньше выработался в “объективных” формах пространства и времени. Что касается до непрерывности и бесконечности, то эти черты были уже давно общи причинному ряду с временным и пространственным (хотя и не всегда в нем имелись). Во всяком случае, причинная связь – более сложное образование, чем абстрактное пространство и время, и их уже предполагает». Бегло касаясь ее генезиса, можно отметить, что «Юм, который сводил причинную связь только к привычным последовательностям опыта, был, конечно, не прав, и прав был Кант, указывая, что из привычных последовательностей нельзя получить общеобязательности (общезначимости) причинной связи. Но и Юм имел полное основание отрицать абсолютную общезначимость причинной связи – тут ошибка на стороне “гносеологии” Канта. Решить же вопрос не могли ни тот ни другой, так как стояли на почве индивидуализма в опыте и познании, а социально-генетическая точка зрения была чужда им обоим» [Эмпириомонизм, с. 22]. Каузальность – латинский вариант термина «причинность».

Качественная аналогия — неполное структурное сходство разнородных систем, у которых «далеко не все описательные элементы поддаются точному измерению и могут быть выражены строго количественно». При математической схематизации ход изменения таких систем выражается не одинаковым, а лишь достаточно сходным типом графиков. Например, качественная аналогия «очень значительна для всевозможных периодических и ритмических процессов», достаточно заметна «в ходе таких двух явлений, как прогрессивное намагничивание полосы железа и при одномолекулярной химической реакции накопление продукта этой реакции: в обоих случаях соответственная величина – интенсивность намагничивания и количество продукта – начинается с нуля, растет сначала относительно быстро, потом все более медленно и тяготеет к предельной постоянной величине» [Тектология, кн. 1, с. 282-283]. См. количественная аналогия.

Качество — «то, что не сводится в данный момент к количеству», т.е. некая «неопределенность в количественном различении». Согласно закону всеобщей причинности существуют только количественные различия, а качественные различия – это всего лишь «сложные комбинации количественных различий», которые «при сравнении разнородных явлений, далеко не всегда легко поддаются подсчету, – и нередко даже после целых веков исследования взаимное отношение двух фактов еще не может быть выражено математически». Поэтому та «неопределенность различия», которая в таких случаях выступала на место определенных «больше», «легче», «выше» и т.д., стала выражаться словом «качество»; а затем, «когда понятие было обозначено определенным словом, тогда символ стал подставляться на место того, что им выражалось, и людям стало казаться, что “качество” есть нечто вполне определенное, что это самостоятельное понятие, а не простое выражение неудачи в сравнении двух фактов». Более того, в эпоху статики «неумение людей выяснить количественный характер качественных различий привело к тому, что исчезло самое стремление свести первые ко вторым, – что и было выражено в утверждении, что подобное предприятие даже невозможно выполнить, что различие того и другого абсолютно». Закон всеобщего изменения разрушил статическую картину мира, а возникшая на его основе организационно-динамическая точка зрения, в свою очередь, разрушила словесный фетишизм: постепенно подрывая «авторитет слов», новый стиль мышления стал апеллировать к их содержанию – понятиям, и реальная связь количества и качества стала обнаруживаться все более отчетливо. Хороший пример такой связи представляет акустика: «если два камертона дают каждый одинаковое число колебаний в секунду, но у одного колебания в данный момент сильнее, то сознание прямо констатирует чисто количественную разницу – разницу силы звуков»; но «если один камертон дает более частые колебания, чем другой, то для слуха это является различием высоты звуков» – различие считается качественным, однако оно количественное, поскольку можно определить, насколько один тон выше другого; а когда к основному тону «присоединяются дополнительные высокие тоны с различным числом колебаний (обертоны)», то слух воспринимает это как тембр звуков, т.е. «качество», в котором как бы «исчезает последний оттенок количественного сравнения». Или другой пример: «членораздельные звуки человеческой речи представляют комбинации различных тонов с различными обертонами; и самая мысль о количественном характере их несходства разве только немногим приходила в голову, пока он не был доказан Гельмгольцем» [Основные элементы, с. 207-209]. С тектологической точки зрения понятие «качество» надо устранить из научной терминологии, разложив его «на более точные понятия: существуют различные элементы материала, различные структуры, различные оттенки, это все будут различия, которые надо в каждом частном случае точно анализировать» [Пределы научности рассуждения (доклад), с. 290].

Квазиравновесная система — сложная система, в которой комплексы уравновешенного типа преобладают над комплексами неуравновешенного типа. В одних случаях такая система проявляет себя как равновесная, а в других – как неравновесная система, однако в общей сумме реакций на внешние воздействия перевес все же на стороне пассивных реакций. Например: «черепаха по типу реакций – система равновесия; но каждая отдельная двигательная реакция есть нарушение равновесия нервно-мускульного аппарата», причем одни из них, такие, как втягивание в панцирь головы и конечностей, относятся к пассивному типу, в то время как другие – преодоление препятствий, поедание травы и т.д. – к активному типу реакций [Тектология, кн. 1, с. 255].

Квазиреальность — несуществующий мир, имеющий видимость «как будто физической реальности» и мыслимый «лишь словесно» на базе внеопытных концепций, поскольку «реально их мыслить мы не в состоянии» по причине совершенно неустранимой: «ни реального восприятия, ни, следовательно, реального представления подобного рода в нашем опыте нет; а понятия могут иметь материалом только существующие восприятия и представления». Например, всевозможные «аналитические концепции мнимых геометрий»: четырехмерных и т.д. [Объективное понимание принципа относительности, с. 346]

Кинематическая абстракция — воображаемая, а не реальная физическая задача, в пределах которой «выбор “системы отсчета” безразличен: электрон, например, удаляется от поверхности Солнца со скоростью близкою к скорости света, – конечно, и Солнце удаляется от него с такой же скоростью». Однако стоит лишь конкретизировать задачу, – ввести, к примеру, третье тело или идею массы и тяготения, – как все изменится: «вместо той или другой половины нашей бисубъективной системы, мы должны принять иную систему, объективно привилегированную: с центром координат в общем центре тяжести Солнца и электрона, значит, ближе к центру Солнца в два нонильона нонильонов раз» [Объективное понимание принципа относительности, c. 340].

Кинемонизм (от греч. κίνhμα – движение и μόνος – один, единственный) — тектологическая точка зрения на движение как на единый факт. Действительно, «перемещение тела в его среде есть частный случай их взаимодействия, случай особый: тело теряет и приобретает не энергию, а связи со средою – теряет связь с одними ее элементами (комплексами), приобретает связь с другими. Обыденное мышление видит здесь два факта: a) среда, сама по себе, неподвижна; b) тело же движется». С позиций тектологии «здесь один факт, а не два; и в зависимости от позиции познающего, он может быть выражен либо как движение тела в известном направлении, либо как движение всей его среды в направлении прямо противоположном. Оба выражения равнозначащи; хотя они далеко не всегда равно целесообразны, равно удобны для задач познающего: в каждом случае выбор решают интересы исследования и изложения. Если движение есть единый факт, то его научно точное выражение с обеих позиций, различающихся лишь направлением активности познающего, должно быть тождественным, за исключением знака, символизирующего это направление. По крайней мере, это так, если законы природы одни и те же для комплекса и его среды, – т.е. если природа структурно едина» [Организационный смысл принципа относительности, с. 125-126].

КИТы Богданова — см. культурно-исторические типы.

Класс (от лат. classis – разряд, класс, группа) — социальный комплекс, возникающий «на почве прогрессивного обособления организаторских и исполнительских функций в обществе» [Эмпириомонизм, с. 327]; «социальная группировка людей на основе их положения в производстве, положения, от которого зависят их интересы, стремления, способы мышления. Каждый класс отстаивает условия и средства своего преобладания в обществе; идеология класса имеет для него именно такое значение. Поэтому победа нового класса означает и переход к господству новой идеологии, низвергающей прежнюю» [Философия живого опыта, с. 206].

Классовая борьба — движущая социальная сила, но не основная, а «производная, свойственная обществу, не организованному в его целом, особенно капиталистическому», так как «производство, борьба общества с природою, есть основная диалектическая сила социального развития» [Философия живого опыта, с. 206]. Более того, будучи одной из форм борьбы внутри общества, классовая борьба является «не только двигателем, но отчасти и тормозом прогресса» [Вопросы социализма, с. 76].

Классовая дивергенция — исторически неизбежное «разъединение классов на два отдельных общества, относящихся каждое к другому как к силам внешней природы. Разъединение это достигает maximum, когда класс», господствующий над исполнительским, «окончательно утрачивает реально-организующую функцию в производстве и превращается в паразитический класс». Исторический финал такого предельного расхождения классов известен – это контрдифференциация, или соединительный кризис: роль носителя технического прогресса переходит от господствующего класса к подчиненному, и движимый усилиями последнего «технический прогресс превращается в путь к социальной революции, к качественному изменению формы общества, к уничтожению его классового строя» [Эмпириомонизм, с. 326, 325].

Классовая дифференциация — это социальная дифференциация второго рода, начало которой в эгрессивном разделении труда, а конец – в социальной революции. В отличие от социальной дифференциации первого рода, «классовое деление общества и в своей основе, и в своем развитии, и в своих конечных результатах глубже», поэтому «в своей конечной фазе оно не сглаживается, незаметно притупляясь», как социально-групповое деление, а «насильственно преодолевается в суровой борьбе и жестоких кризисах» [Эмпириомонизм, с. 299].

Классовая система — дифференцированная по отношению к производству социальная система, тектологически «параллельная» сословной, но более гибкая и пластичная. Она «так же основана на специализации, лишь несравненно более широкой и глубокой, – так же построена на разделении классов господствующих и подчиненных, высших и низших, – так же закреплена посредством определенных идей – религиозных, философских, научных – определенных принципов и учреждений, моральных, юридических, политических». Но классовая система «отличается гораздо большей гибкостью и пластичностью связей, гораздо большей подвижностью элементов; конъюгационные процессы в ней совершаются неизмеримо интенсивнее». Например, скорость распространения какого-либо научного открытия в ней на несколько порядков выше, чем в сословной. Но как в любой дифференцированной системе, «конъюгационные процессы и здесь идут весьма неравномерно по разным направлениям: гораздо слабее между отдельными специализированными группами, а тем более – между разными классами, чем внутри этих групп и классов». Развитие классовой системы направлено в сторону «накопления и возрастания внутренних противоречий», из которых основными являются анархия производства и борьба классов [Вопросы социализма, с. 286].

Классовое общество — это социальный диполь, в котором необходимая устойчивость поляризации эгрессора (правящие классы) и ингрессора (управляемые классы) обеспечивается достаточной прочностью дегрессии (идеология, право и т.д.).

Классовое развитие — катагеничный социогенез нескольких типов, из которых «предельными являются два: тип классического рабства и тип капитализма». Другие исторически известные «типы, например, феодальный, жизненно сводятся к этим двум, переходя в них на известной стадии своего развития». Сходство обоих типов в том, что «организаторский класс, прогрессивно удаляясь от технически-производственного процесса, теряет с течением времени реально-организаторскую функцию, превращаясь в класс паразитический и неизбежно вырождаясь», утрачивая при этом «свою социальную силу». Различаются оба типа «по исходному пункту и по конечным социальным результатам. Античный тип классового развития имеет своим началом патриархальное, натурально-хозяйственное рабство, которое затем осложняется обменом, захватывающим лишь верхи общества. Организаторское влияние господина простирается на все существование рабов», связь их с ним неподвижная: может быть разорвана «только волею господина». Такой «тип классового развития быстро приводит к превращению непосредственного работника в орудие производства и путем беспредельной эксплуатации обусловливает его полное вырождение. Технический прогресс прекращается. Рабская идеология не успевает сложиться и не идет дальше зародышей; классовая борьба отсутствует. Вырождение обоих классов завершается разложением и крушением всего общества. Капиталистический тип классового развития имеет началом мелко-буржуазную меновую организацию. Организаторская роль предпринимателя ограничивается определенной частью существования рабочего – рабочим днем». Связь подвижная: договорная. Такой «тип классового развития приводит к прогрессивному превращению массы индивидуальных работников – исполнителей в сплоченную коллективность, приспособленную к организаторской роли в беспредельно расширяющихся размерах. Быстрый технический прогресс, который свойствен этому типу развития, стимулирует быстрое развитие противоположных классовых идеологий и классовой борьбы. Дело завершается крушением прежнего организаторского класса и переходом общества от классового развития в противоречиях к интегрально-гармоническому развитию. Стихийность внесоциальная и социальная одинаково преодолеваются планомерно-организованной силою человечества, его власть над природою беспредельно возрастает» [Эмпириомонизм, с. 328-329].

Классовое сознание — форма социальной дегрессии в классовой системе, организационное орудие класса, проще говоря, его идеология, которая «объединяет, направляет, координирует, регулирует усилия и стремления людей, составляющих класс, – организует их жизнь в коллективную» [Вопросы социализма, с. 325].

Классогенез (от лат. classis – разряд, класс, группа и греч. γένεσις – рождение, творение, происхождение) — социодифференциация второго рода, начало которой лежит в техническом процессе, а конец – в идеологическом. С социогенетической точки зрения разделение труда в обществе само по себе еще не равняется его дроблению на классы: ведь «пока различия или даже частичные противоречия не выходят за пределы технического процесса, до тех пор это не более как различия и противоречия частей одного целого, неизбежные, разумеется, во всякой сложной форме жизни; и социальный подбор стремится гармонизировать отношения этих частей посредством выработки организующих форм»; а вот «когда эти различия и противоречия организуются как таковые», т.е. «когда они переходят в область организующих форм», так что создаются уже отдельные идеологии, вот тогда уже можно говорить о классовом делении общества. Представим себе патриархальную общину «доклассического древнего мира, той эпохи, когда дети царей (т.е. патриархов и племенных вождей) самолично пасли скот и когда царь, обращаясь к своему “рабу” Эвмею, называл его “свинопас богоравный”. В эту эпоху нет и речи о двух “классах”, об идеологическом разъединении и т.д. Хозяйство – натуральное, почти не переходящее за пределы участка, занимаемого общиной, например, одного из островков Архипелага. Хотя “цари” и другие патриархи выполняют почти исключительно “организаторские” функции, они живут совершенно общею жизнью со своими родственниками и “рабами”, вообще – “исполнителями” в трудовой системе, работу которых они непосредственно организуют. Но вот натуральное хозяйство шаг за шагом начинает осложняться меновым. Между патриархальными родовыми общинами, между племенными “царствами” развивается обмен, все в большей мере превращающий их из самостоятельных экономических коллективностей в клеточки несравненно более широкого целого, социальной системы с возрастающим разделением труда между ее частями. Это существенное преобразование далеко не в одинаковой мере касается двух различных частей каждой такой общины, организаторов и исполнителей: на жизнь и деятельность первых она имеет непосредственное и наиболее сильное влияние, на вторых – гораздо более слабое, и притом почти исключительно косвенное влияние. Представителями родовых общин в их меновых и вообще внешних сношениях выступают, конечно, организаторы; для всех остальных жизнь по-прежнему концентрируется внутри общины, в ее повседневном труде, в той части ее хозяйства, которая все еще остается “натуральною”. Из этого вытекают два результата громадной важности. С одной стороны, возникает жизненное сближение между организаторами различных общин, порождаемое их общими делами и интересами, междуобщинными сношениями, обменом и всеми производными этих связей, политическими и религиозными формами. С другой стороны, прежняя жизненная близость между главой общины и его подчиненными постепенно ослабляется, потому что содержание трудового опыта оказывается уже и количественно и качественно все более неодинаковым: опыт организатора включает в себя новое, расширяющееся содержание, далеко переходящее за пределы непосредственной трудовой жизни общины и принадлежащее к трудовому опыту более сложной коллективности, частью которой стала данная община; опыт исполнителей этого нового содержания не включает, разве только в ничтожной степени. Отныне организующая идеологическая деятельность двух частей общества оперирует над различным материалом – исходный пункт “классового” дробления имеется налицо. Отныне идеология господствующего класса должна охватывать и натурально-хозяйственную, и меновую жизнь; и внутриобщинное разделение труда, и социальное, междуобщинное его разделение; и трудовой опыт отдельных хозяйств, и опыт общественного целого (“Polis”, город, государство)» [Эмпириомонизм, с. 296, 305-306].

Класс-субэгрессор — в классовом обществе периферический исполнительский класс, подчиненный господствующему организаторскому классу.

Класс-эгрессор — в классовом обществе господствующий, т.е. правящий класс, организующий в своих интересах всю жизнедеятельность общества.

Классы собственников — в стадии авторитаризма феодалы, в переходный авторитарно-индивидуалистический период рабовладельцы, в стадии индивидуализма капиталисты и землевладельцы. В эпоху капитализма «все классы собственников – и капиталисты, и землевладельцы, даже крестьяне и ремесленники – по природе своей либо враждебны, либо, по крайней мере, чужды пролетариату»: любой, даже самый «мелкий земельный собственник как бы по инстинкту враждебен свободному от собственности пролетарию», испытывая страх перед его социалистическими стремлениями, в силу чего последний «одинок в своей борьбе за социализм» [Пролетариат в борьбе за социализм, с. 83, 85].

Клетка (живая клетка) — «биологический атом» [Тектология, кн. 1, с. 101]; точнее, элементарная живая система, которая в отличие от вирусов, другой простейшей формы жизни, может существовать и как отдельный организм (бактерии, простейшие, некоторые водоросли и грибы), и в составе тканей более сложных форм жизни – многоклеточных организмов (животных, растений и грибов). При положительном подборе, при котором происходит повышение внутренней энергии клетки, неоднородность ее внутренних связей возрастает, что «ведет к накоплению внутренних дезингрессий» и в результате к размножению клетки. При отрицательном подборе, когда внутренняя энергия клетки понижается, происходит упрощение ее структуры: распадаются те связи, «которые наименее устойчивы под разрушительными влияниями среды», и «ценой уменьшения своей величины и внутренней сложности» клетка «приобретает повышенную устойчивость»; однако за известными пределами продолжающееся понижение внутренней энергии и связанное с ним структурное упрощение могут принять «характер деградации, возрастающего упадка» и привести к гибели клетки [Тектология, кн. 1, с. 210].

Клетка-элемент (гистоцит) — простейшая биоформа, не способная существовать автономно, поскольку, развившись в структурно-функциональный элемент той или иной ткани сложного организма, «утратила наибольшую часть своей отдельности». Следы происхождения этих зависимых элементарных жизнеформ из самостоятельно живущих моноцитов отчетливо прослеживаются, во-первых, «в развитии сложного организма из одной размножающейся клетки», во-вторых, «в продолжающемся при жизни организма, уже взрослого, самостоятельном размножении клеток некоторых тканей», и наконец, «в том факте, что выделенные из целого отдельные клетки (особенно это относится к низшим организмам) еще продолжают в течение некоторого времени, хотя бы короткого, жить и бороться за жизнь». Как известно, «даже лейкоциты человеческой крови еще движутся несколько минут в физиологическом растворе поваренной соли по типу движения амеб» [Основные элементы, с. 69-70].

Климат (от греч. κλίμα – наклон земной поверхности к солнечным лучам) — усредненное тектологическое состояние географически локализованного комплекса метеорологических факторов, являющегося объектом подбора для определенной системы гео-, гелио- и космических факторов и деятелем подбора для биосистем всех уровней и любой сложности. Из геофакторов определяющими являются географическая широта и высота местности.

Клиоген (от греч. Κλειώ – Клио, одна из 9 муз, покровительница истории и γένος – происхождение) — фактор исторического развития; научно установленная активность, действующая в том или ином хронотопе; некий агент реконструируемых событий в прошлом.

Клиогенез (от греч. Κλειώ – Клио, одна из 9 муз, покровительница истории и γένεσις – рождение, творение, происхождение) — происхождение данной системы и развитие ее формы до фиксированного хронотопа.

Клиогенетика (от греч. Κλειώ – Клио, одна из 9 муз, покровительница истории и γενος – происхождение) — историческая картина развития системы, т.е. внешняя и внутренняя история ее формы.

Клиогенетический метод (от греч. Κλειώ – Клио, одна из 9 муз, покровительница истории и γενος – происхождение) — исторический подход к изучению тектологического состояния системы в границах фиксированного хронотопа; иными словами, метод исследования системы путем изучения внешней и внутренней истории ее формы, т.е. исторического развития ее внешних и внутренних отношений. Генетический метод – краткая форма термина.

Клиодинамика (от греч. Κλειώ – Клио, одна из 9 муз, покровительница истории и δύναμις, δυναμικός – сила, сильный) — раздел научной истории, реконструирующий прошлое человечества как непрерывную конъюгацию множества социальных процессов, изменяющихся под воздействием тех или иных факторов; проще говоря, научно-историческая дисциплина, применяющая факторный подход к отдельному историческому процессу или вообще к истории человечества в целом. Специализирующийся в области клиодинамики историк обычно выделяет определенный, чаще всего иерархизированный, комплекс факторов, влияющих на исследуемый им исторический процесс, и как следствие их воздействия реконструирует его ход в том или ином хронотопе, т.е. в определенный момент времени и в определенном месте. Например, крестьянская война 1773-1775 гг. в России рассматривается таким историком как триггерная социоисторическая ситуация, в которой триггер-фактором являлась группа казаков во главе с «царем» Емельяном Пугачевым, а контрфактором – правительственные войска «его супруги». Это пример локальной клиодинамики. Пример глобальной клиодинамики – это изучение воздействия космических факторов, в частности, гелиофактора, на геосферные процессы и, в конечном итоге, на исторический процесс. Клиодинамику начинал создавать еще русский историк В.О. Ключевский, анализируя действие в «людском общежитии» таких «исторических сил» как «природа и дух человеческий» и определяя их в качестве «основных общих факторов, без которых невозможно человеческое общежитие и которые производят самые связи, соединяющие людей в союзы». Другой русский историк и социолог М.М. Ковалевский предложил уже непосредственно многофакторный подход к историческим процессам. Всеобщим и самым мощным методом научной истории является тектологический метод – историомонизм, или в синонимичной терминологии – клиомонизм.

Клиомонизм (от греч. Κλειώ – Клио, одна из 9 муз, покровительница истории и μόνοϛ – единственный, один) — более краткий вариант термина «исторический монизм».

Клиоритм — периодичность историогенеза, дублирующая такую же периодичность гелиоциклов; иными словами, пульсация исторического процесса, обусловленная периодическим колебанием активности гелиосферы, вследствие чего за одну из единиц измерения исторического времени можно принять продолжительность одного гелиоцикла.

Клиофактор — активность, влияющая на историогенез.

Кнутократия — все исторически известные формы государственного устройства.

Коадаптанты — структурно или функционально взаимодополнительные комплексы, участвующие в совместной адаптации к внешней среде. Например, гидросфера и атмосфера – в неорганическом мире или флора и фауна – в органическом. В процессе эволюции среди живых организмов выделился обширный класс коадаптантов – арогеничные симбионты, т.е. представители мутуализма.

Коадаптация — совместная форма приспособления комплексов к внешней среде, в основе которой лежит принцип взаимодополнительности. Синоним – коэволюция.

Когерент — комплекс-связка, являющийся общим элементом двух систем. Для двух систем A и B комплекс C является их связующим элементом, если C ⊆ A и C ⊆ B, т.е. A ⊇ C ⊆ B. Синонимы – ингрессор и связка, причем последний термин обычно употребляется в значении общего элемента двух комплексов.

Когнитариат — работники умственного труда, или «организаторская интеллигенция» [Общественно-научное значение новейших тенденций естествознания, с. 20], которая подразделяется на «техническую (инженерско-ученую) и “нормативную” или государственную (чиновничью, военную, адвокатскую) интеллигенцию» [Линии культуры XIX и XX вв., с. 130], т.е. на технорат и номорат. Греческий эквивалент этого понятия – текторат.

Когнитивная Ψ-форма — индивидуальная форма познания, представляющая собой комплекс из трех элементов: первый – «материал частных представлений», второй – «обобщающая тенденция, которая его объединяет» и третий – «обобществляющая реакция – слово, которая дает форме социальное существование. Из этих трех элементов наиболее тождественным в отдельных психиках является последний, наиболее различным – первый» [Познание с исторической точки зрения, с. 192].

Когнитивный индивидуализм — субъективная форма мировоззрения, в которой весь опыт признается психическим и сводится к ощущениям, а «связь ощущений, т.е. “субъективная” связь или, что то же, связь ассоциативная принимается за всеобщую. Физического опыта, с его особой, объективной закономерностью, с этой точки зрения не существует; он разлагается на психический материал элементарных ощущений и оказывается в полной зависимости от индивидуума, как часть его личных, ему принадлежащих переживаний. То, что в опыте обозначается, как “тела” или “вещи”, – это просто более или менее прочные, повторяющиеся ассоциации ощущений, называемых в отдельности свойствами или признаками вещей. Данное, положим, дерево рассматривается как привычная ассоциация ощущений формы, ощущения цвета, ощущений твердости и т.д.; а так как всякое ощущение, как таковое, индивидуально, то предмет опыта, дерево, превращается в индивидуально-психический образ, привычный для человека. Это понимание опыта характерно для всех индивидуалистических школ. Оно свойственно кантианству со всеми его оттенками и разветвлениями: признание “вещей в себе” за пределами опыта ничего не изменяет в субъективности и психичности вещей опыта». До появления эмпириокритицизма индивидуалистическая концепция опыта «была всецело господствующей, да и теперь в мире специально-философском она остается наиболее распространенной». Эмпириокритицизм выступил «против познавательного индивидуализма, против обычного взгляда на опыт, как на частную собственность “субъекта”, т.е. отдельной психики». Однако, предложив свое более широкое понимание опыта, эмпириокритицизм не сумел перейти к коллективистской его концепции. Это сделал эмпириомонизм [Философия современного естествоиспытателя, с. 47-48].

Когнитивный монизм (мономорфизм) — прямое следствие принципа экономии мышления, который в данном случае выражает познавательную тенденцию к единым формам мышления, объединяющим эмпирию в неразрывную монистическую картину, что тектологически означает эгрессию эйдоформ в системе познания. Поскольку в эмпирии постоянно наблюдаются всевозможные дискретности, точнее, они неизбежно возникают в процессе различения, то вполне понятно, что игнорировать их невозможно; иначе говоря, «познание не может создать точной картины опыта, если в ней не найдут себе места всевозможные перерывы опыта. Но картина не будет монистической, если эти перерывы останутся простыми нарушениями непрерывности». С точки зрения эмпириомонизма данная познавательная тенденция сводит их к тем объединяющим формам, которые собственно и создают познавательную непрерывность «реального», подобно тому, как перерыв между организмом и психикой эмпириомонистически свелся к объединяющей непрерывности причинной связи. Иными словами, данная тенденция не только устраняет изживающий себя дуализм, но и не позволяет всему в целом познавательному процессу увязнуть в плюрализме «непрерывностей, разделенных перерывами» [Эмпириомонизм, с. 85-86].

Когнитивный тектогенез — это производная от практической организации вещей «познавательная организация, но не самих вещей, а их символов – понятий», которая «служит орудием организации практической», но «в то же время не сталкивается непосредственно со всеми дезорганизующими активностями, со всеми сопротивлениями, с какими имеет дело эта последняя. Символы, организуемые познанием, или понятия, сами принадлежат к социальной природе как идеологические элементы», в силу чего, «оперируя с ними, познание может развивать свою организационную функцию несравненно шире, чем это технически удается труду с реальными вещами», поэтому «многое, не организованное практически, может быть организовано познавательно, т.е. в символах: где нет ингрессии вещей, возможна ингрессия понятий о них. Здесь ингрессия становится универсальной, всеобъемлющей» [Тектология, кн. 1, с. 188].

Когнитосфера — мировая среда, охваченная человеческим разумом, т.е. познанная человечеством. Синоним – система познания.

Код — система условных знаков (символов) для передачи, обработки и хранения различной информации.

Кожа — высокоэластичная дегрессивная система животных организмов, имеющая сложное строение и выполняющая разнообразные физиологические функции. Главная роль кожи – защитная, которая «состоит в том, что она, принимая (“ассимилируя”) энергию внешних воздействий, частью поглощает ее, частью преобразует своей упругостью и передает (“дезассимилирует”) другим тканям в таком виде, в каком эта энергия может ими усваиваться, не разрушая их строения и т.д.» [Тектология, кн. 2, с. 145].

Колебание — способ сохранения организационной формы комплексом, находящимся в состоянии подвижного равновесия с внешней средой, при котором равновесие встречных потоков ассимиляции и дезассимиляции периодически нарушается то в одну, то в другую сторону, «так что уравновешение происходит во времени». Колебание – единственный и потому универсальный способ сохранения тектологических форм, поскольку «всякое кажущееся непрерывным подвижное равновесие рано или поздно удается разложить на периодически-колебательные элементы» [Тектология, кн. 2, с. 270]. Таким образом, с точки зрения тектологии колебание – это «общая модель для бесчисленных процессов» как неорганического мира: «волны в воде, звуковые колебания воздуха, тепловые вибрации в теплых телах, электрические – световые и “невидимые”, от герцевских до рентгеновских», так и в области жизни: «пульс и дыхание, работа и отдых каждого органа, бодрствование и сон организма», даже «смена поколений представляет ряд накладывающихся одна на другую волн – настоящий “пульс жизни” в веках» и т.п. [Тектология, кн. 1, с. 78].

Колебание подбора — с энергетической точки зрения непрерывная смена первоначального возрастания энергии комплекса последующим ее уменьшением, и наоборот. Например: «быстрый рост производительных сил капиталистического общества есть, несомненно, увеличение энергии социального целого; но дисгармоничный характер этого процесса приводит к тому, что он завершается “кризисом”, громадной растратой производительных сил, резким уменьшением энергии», т.е. положительный подбор сменяется отрицательным; затем «в ходе кризиса, наоборот, путем гибели многих более слабых или непропорционально развившихся элементов социальной системы устанавливаются более здоровые соотношения ее частей и создается возможность ее нового развития, еще более значительного роста энергии, чем прежде», т.е. отрицательный подбор сменяется положительным [Эмпириомонизм, с. 254].

Количественная аналогия — полное структурное сходство разнородных систем, у которых «все описательные элементы поддаются точному измерению и могут быть выражены строго количественно», а их математическая схематизация выражается одинаковым типом графиков [Тектология, кн. 1, с. 282-283]. Синоним – математическая аналогия.

Количественная устойчивость — 1) тектологическая величина, характеризующая способность комплекса «в прямом количественном смысле» противостоять внешним воздействиям и равная числу имеющихся в наличии активностей-сопротивлений (например, количество солдат в армии, коэффициенты «массы» и «энергии»); 2) тектологическое понятие, выражающее организационную устойчивость комплекса в любой среде за счет «количества сконцентрированных в нем активностей-сопротивлений». Любые «два комплекса одного и того же типа, составленные из однородных элементов-активностей, можно прямо сравнивать по их количественной устойчивости, не считаясь с конкретными воздействиями среды: если в комплексе А сумма элементов больше, чем в В, то эта его устойчивость во всяком случае соответственно больше при одних и тех же воздействиях, какие бы они ни были. Например, поскольку организм растет, постольку его сопротивление отравляющему действию ядов во всяком случае увеличивается; какой бы яд ни применялся, для дезорганизации большего количества тканей его требуется больше». Когда же анализируют устойчивость комплекса по отношению к конкретным воздействиям среды, тогда речь идет о структурной устойчивости [Тектология, кн. 1, с. 207-208].

Количественное отношение — «особый тип структурных» отношений [Тектология, кн. 2, с. 310], который тектология сводит к «преобладанию одного из них или равновесию» [Тектология, кн. 2, с. 181].

Количество — определенность какого-либо конкретного изменения, выраженная числом по отношению к другой определенности аналогичного изменения, принятой за эталон. Согласно закону всеобщей причинности между любыми природными и общественными процессами существуют только количественные отношения, что же касается таких отношений, как качество, то оно всего лишь «неясно различаемое, сложное количественное отношение» [Познание с исторической точки зрения, с. 108].

Коллектив — это не просто «масса сотрудников, объединенных общей работой или борьбой», но система людей, объединенная общим делом, где общее дело – «раз­витие организации вещей, людей, идей». Следовательно, «коллектив именно там, где практическая правда, она же – объективная истина, т.е. в той части сотрудников и в тех идеях, которые указыва­ют путь к наибольшему, при данных условиях, развитию кол­лективного дела» [Десятилетие отлучения от марксизма, с. 110-111]. С тектологической точки зрения коллектив – это синергическая социальная система, общей целью которой является триединая организационная задача. В стадии стихийного социогенеза он может быть отдельным синергическим комплексом и являться частью социальной системы, которая есть простое объединение общей работой массы сотрудников.

Коллективизм — 1) это предельно организованное сотрудничество, при котором «все общество становится одним предприятием» [Вопросы социализма, с. 301]; 2) как «мировое товарищеское сотрудничество людей» это «будущая организация общества», т.е. социализм [Вопросы социализма, с. 349, 296]; 3) это определенное «мироотношение, т.е. и практическое, и теоретическое отношение к миру: практический идеал и теоретическая идея. Идеал коллективизма – объединенная, гармонически-стройная, товарищеская организация производства и всей творческой работы людей. Идея коллективизма состоит в том, что истинным деятелем труда и познания, истинным строителем жизни, борцом со стихиями и тайнами природы является коллектив. Личность же есть элемент живой ткани коллектива, а в своей деятельно­сти – частичное воплощение его сил». Своего наивысшего развития такое мироотношение достигло в эмпириомонизме, который признает не только коллективизм труда и общественной борьбы, но и кол­лективизм познания, мышления. С точки зрения эмпириомонизма наука и искусство – это «собранный, приведенный в порядок, организованный коллективный опыт» [Десятилетие отлучения от марксизма, с. 107]. Как «социально-практический, активно-организационный» идеал коллективизм присущ «коллективам растущим, побеждающим стихийные и социальные сопротивления» [Тектология, кн. 1, с. 257]. Только коллективизм «может сколько-нибудь гарантировать обществу непрерывность развития». Индивидуализм «уже приводил к обратному движению, как это было в античном мире, и отчасти теперь, в эпоху финансового капитализма». Коллективизм «к этому не приведет, он может гарантировать развитие общества» и вытеснить собой все прочие формы сотрудничества; а до тех пор, «пока в обществе имеются принципиальные условия дезорганизации, всегда возможно возвращение к более низкой ступени развития, к более низкому принципу техники» [Организационные принципы социальной техники и экономики (статья), с. 283-284].

Коллективист — не просто член коллектива, а «сторонник научного решения вопросов», для которого не исключена возможность и «такого положения, когда он один против всех, потому что видит и знает то, чего не видят и не знают другие». Поскольку «опыт коллектива частицами распределен в его среде», то «мыслима такая комбинация, что в голове одного человека окажется не только более значительная доля коллективного опыта, чем у прочих, но притом заключающая именно те его элементы и в той группировке, какие нужны для разрешения известной задачи, стоящей перед коллективом. Тогда объективная правда на стороне одного; но другие не согласны с ним, и временно не способны даже понять его: в нем одном в этот момент живет душа коллектива, а в остальных она спит. И он не уступит, если он в полной мере коллективист, сливающий себя не только с телом коллектива, но еще больше и прежде всего с его делом». Вполне понятно, что в этом случае его «критика направлена не против коллектива, а против какого-нибудь момента в его движении, не согласующегося с его развитием в целом» [Десятилетие отлучения от марксизма, с. 112-113].

Коллективистический манифест — обращение коллективистов к трудящимся всего мира: мы, коллективисты, «не хотим, чтобы существовали капиталисты, которые владеют всем, хотя бы вовсе не трудились, и пролетарии, которые не владеют ничем, как бы они ни трудились. Мы хотим, чтобы все общество состояло из товарищей, которые сообща трудятся и сообща всем владеют. Все, что необходимо для производства: вся земля, все орудия, машины, все материалы труда, – все это должно принадлежат всем, т.е. обществу, а не отдельным людям, т.е. капиталистам, которые пользуются этим для эксплуатации других. Каждый должен быть трудящимся членом общества, никаких паразитов, живущих на счет чужого труда, не надо. Каждому человеку общество должно давать средства к жизни и к труду, чтобы он мог жить и развиваться, и трудиться, и наслаждаться жизнью. От каждого человека общество может требовать столько труда, чтобы само общество могло таким образом существовать и развивать свои силы. И понятно, что обязательного труда при этом от каждого требуется гораздо меньше, чем требуют нынешние капиталисты: больше будет трудящихся, так как не будет ни паразитов, ни безработных; не будет бесполезных затрат на роскошь богатых и знатных; силы каждого разовьются гораздо полнее, чем теперь, и труд каждого будет гораздо успешнее, производительнее. Действуя дружно, общество при своих громадных силах будет в состоянии построить такие машины, о которых теперь не могут мечтать и самые богатые капиталисты, да и вообще развитие машин будет идти гораздо быстрее, чем теперь, потому что образование станет доступным всем, и всякий получит возможность научиться всему, чему пожелает». Таким образом, для общего благосостояния и развития от каждого члена общества потребуется гораздо меньше часов, чем теперь, «может быть, вначале 5-6, а потом – все меньше и меньше; при этом общество будет стараться о том, чтобы каждый получал себе работу по душе, поскольку это возможно, а тогда и обязательная работа окажется все равно, что свободная. И понятно, что человек тогда будет чувствовать себя действительно свободным, сознавая, что те часы, которые он отдает на обязательный труд, он отдает на пользу всего общества, которое само по-братски, по-товарищески о нем заботится; он будет, кроме того, иметь массу времени для своего развития, для своего свободного труда и наслаждения жизнью, и не будет над ним начальства и господ, а только равные ему товарищи; потому что те, кого общество будет выбирать в распорядители для различных работ и вообще для хозяйства, даже те не перестанут от этого быть равными остальным товарищам, исполняющим, как и они, свое дело. Тут не придется народу бороться с господами, пролетариям – с капиталистами: общество станет свободным товарищеским союзом для свободной жизни и развития. Такова высшая цель, которую в наши дни ставит себе трудящееся и борющееся человечество», а чтобы исполнить это великое дело, ему «надо иметь две вещи: во-первых, силу, чтобы отнять у капиталистов и землевладельцев все средства производства и передать их в общественную собственность, и, во-вторых, умение и опыт, чтобы сразу после этого правильно и разумно устроить общественное производство и с самого начала справедливо распределять продукты общего труда. Откуда же взять эту силу и это умение? Сила получится тогда, когда весь трудящийся народ поймет, чего ему надо и дружно сплотится для борьбы против всех эксплуататоров и всякой эксплуатации». А умение и опыт он приобретет «в постоянной борьбе против капитала за улучшение своего положения». В такой постоянной борьбе трудящиеся массы «сплотятся в громадную силу и в то же время привыкнут и научатся правильно и разумно вести общее дело; тогда они и в состоянии будут, когда явится возможность, устроить общественное производство» [Куда идет развитие общества, с. 12-15].

Коллективистический метод — универсальный метод, синергизирующий человеческие активности в любой сфере деятельности, суть которого «в том, чтобы всякий факт опыта, всякий факт бытия и сознания рассматривать с точки зрения развивающегося, организующегося в своем развитии человечества; в том, чтобы всякое явление действительности и мышления раскрывать, как интегральную часть безгранично-развертывающейся социально-трудовой ткани; в том, чтобы идею борьбы коллектива с природою сделать всеобщим орудием познания» [Философия современного естествоиспытателя, с. 138].

Коллективистический строй — предел, к которому тяготеет «длительная революция методов производства и форм сотрудничества», т.е. та «охватывающая несколько столетий» революция, которая вместе с «бесчисленными противоречиями, непрерывной борьбой, неустойчивыми равновесиями» и движением от одних кризисов к другим есть всего лишь «переходная фаза между двумя органическими общественными системами», в истории человечества известная как капитализм [Вопросы социализма, с. 295].

Коллективистский идеал — это высший общественный идеал, вытекающий из коллективизма, т.е. «идеал коллективно-трудовой или социалистический». Суть его такова. «Содержание и смысл жизни всякого коллектива заключается в его борьбе за существование и развитие. Высший коллектив, какой можно себе представить, это все человечество, стройно объединенное в борьбе с природою, за возрастающее господство над нею, за прогресс коллективной силы и знания. Вся борьба человечества с природою, в практике и в познании есть не что иное, как труд. Следовательно, высший идеал есть стройное объединение всего человечества в труде для всеобщего прогресса. Такое объединение, конечно, невозможно, пока сохраняются отдельные враждующие классы и группы, господство одних над другими, вызывающее эту вражду, и частная собственность на средства труда – на землю, орудия и материалы, – составляющая основу этого господства. Следовательно, коллективно-трудовой идеал требует перехода всех средств труда в общую собственность человечества, их “обобществления” или “социализации”; потому он и называется социалистическим идеалом» [Начальный курс политической экономии, с. 156].

Коллективная воля — синергичная реакция коллектива, т.е. общая ориентировка волевых комплексов всех его членов.

Коллективная деятельность — синергический процесс, включающий в себя три момента: постановка цели всем коллективом, разработка плана совместных действий и непрерывная их координация по ходу исполнения, при этом весь процесс в целом и каждый его момент есть результат коллективного мышления на основе обмена текущей информацией между членами коллектива.

Коллективность — синергизирующий человеческие активности адаптон, исторически самый оптимальный способ адаптации человека к природе, т.е. самое эффективное приспособление для развития.

Комменсализм — форма симбиоза, при которой один из симбионтов возлагает на другого регуляцию своих отношений с внешней средой, но при этом никакого метаболического взаимодействия между симбионтами не происходит. Иными словами, одному организму такое совместное существование выгодно, а другому безразлично; например, морские гидроиды, поселяющиеся на коже рыб и питающиеся их экскрементами.

Коммуна — предельная форма осадного коммунизма, возникающая в условиях, когда «господствующие группы, слишком проникнутые своими частными интересами, не хотят или не умеют его организовать. Тогда среди подчиненной массы возникает стремление их свергнуть, и во главе идут, естественно, элементы наименее индивидуалистичные, а также наиболее враждебные господствующим классам. Так было, например, в осажденном Париже 1871 г., где господство буржуазии, не желавшей бороться до конца и неспособной организовать жизнь города, как эта борьба требовала, было свергнуто блоком пролетариев и враждебной капиталу мелкой буржуазии; блок этот и осуществил осадный коммунизм, правда, еще далеко не полный» [Новейшие прообразы коллективистического строя, с. 84].

Коммунизм — «обобществление экономической жизни людей» в сфере распределения на основе «отрицания частной собственности, индивидуального права на имущество», т.е. «понятие, связанное в первую очередь со сферою присвоения» общественного продукта, а не его производства. Таков, например, коммунизм потребления в ранних христианских общинах, который «обязывал членов общины отдавать свое имущество в ее потребительный фонд», или «земельный коммунизм феодального крестьянства, выражавшийся в общинном землевладении при раздробленности процесса обработки земли, и т.п.». Понятие «коммунизм» следует отличать от понятия «коллективизм», связанного со сферой производства и «означающего объединение человеческих усилий, действий». Их различие хорошо иллюстрируется терминами «рабочий коллектив» и «коммуна рабочих»: «первый вызывает идею объединенного группового труда, второй – объединенного домашнего хозяйства, общего помещения, общего стола, вообще – совместного владения и распределения потребляемых продуктов, организованного группой». При социализме оба момента сливаются, так что нет необходимости специально их различать, «но ясно, что там из них основным является коллективизм производства, а коммунизм присвоения и распределения им обусловливается, как его жизненный результат». В частичных же исторических осуществлениях эти моменты нередко разделяются, но большей частью в той или иной мере связываются. Например: «монастырские коммуны древних христиан были в то же время производительными коллективами, и сохраняли этот характер в первую половину феодальной эпохи; потом их производственные функции стали отмирать, а коммунизм потребления оставался». В разных исторических условиях коммунистическая тенденция проявляется также в разных формах, таких, как военный коммунизм, «осадный коммунизм», «коммунизм крайности» и т.д. Когда, например, коммунистическая тенденция сливается с индивидуалистической, она превращается в примитивный дележ: «стремление распределить наличное имущество равномерно в частную собственность»; при слиянии с авторитарной – ее коммунизм простирается, главным образом, на низы: для верхов «коммунизм не обязателен, или обязателен только отчасти»; и лишь сливаясь непосредственно и неразрывно с родственной ей коллективистической тенденцией, она реализует наконец естественный для человечества и единственно ему приличествующий как разумной расе социалистический идеал [Новейшие прообразы коллективистического строя, с. 82-83, 85].

Коммунизм крайности — временный коммунизм потребления, неизбежно возникающий в критических условиях в социальной системе любого строения и любого состава, т.е. «даже среди элементов, всецело пропитанных экономическим индивидуализмом в своей обычной жизни». Например, в такой известной в мореплавании экстремальной ситуации, когда «корабль попадает на рифы у пустынного острова, то как бы ни было велико уважение капитана экипажа и пассажиров к принципу частной собственности, все припасы у отдельных лиц отбираются для равномерного распределения, чтобы все могли хоть как-нибудь дожить до момента спасения» [Новейшие прообразы коллективистического строя, с. 83]. Критические условия, в которых возникает коммунизм крайности, могут быть как природные, так и социальные. См. осадный коммунизм.

Коммунизм потребления — закономерный результат слияния индивидуалистической и коммунистической тенденций в присвоении общественного продукта, облекаемый в «демократическую» форму примитивного «дележа – стремления распределить наличное имущество равномерно в частную собственность». Эта же форма коммунизма проявляется и в таком до сих пор распространенном социальном явлении, как совместное удовлетворение личных потребностей, к которому следует отнести всевозможные застолья дома, на работе, в кафе, буфетах, барах, ресторанах, клубах, пабах, закусочных, все эти организованные или спонтанно возникающие, регулярные или от случая к случаю «посиделки», «тусовки» сидя, стоя, т.е. званые и незваные обеды, ужины, вечеринки, пикники, банкеты, фуршеты, ланч-брейки, сморгасборды и т.д. Такой коммунизм не только не связан с коллективизмом труда и коммунизмом распределения, но даже противоречит им, поскольку они как «социальное единение и регулирование означают увеличение силы, представляют путь к победе над природой», а в совместном потреблении «этого вовсе нет: потребление по самой природе своей индивидуально, тут один человек не может реально помогать другому. Правда, в старые времена совместный стол, пиршества, собутыльничество играли немалую роль в укреплении социальной связи между людьми; это зависело от того, что на низших ступенях развития удовлетворение таких потребностей являлось высшим наслаждением в жизни и объединение на его почве служило средством сближать людей, создавать у них взаимное расположение. На этом принципе и теперь основываются дипломатические банкеты и всякие официальные обеды, которыми открываются совещания дельцов. Но для современного трудового человека, мало сведущего в гастрономических наслаждениях, подобные пиры, которые тянутся часами, потому что все должны ждать каждого и каждый всех, только несносно скучны, а то и противны как пережитки варварства. А грядущим поколениям с их коллективно-трудовой эстетикой станет даже нелегко понимать, как это могли люди собираться вместе для выполнения таких неизящных и, пожалуй, неприятных действий, как жевание, глотание и проч., которые все равно каждый выполняет только индивидуально. Это будет восприниматься приблизительно так, как уже мы воспринимаем грубый коммунизм уборных» [Тектология, кн. 1, с. 269-270].

Комплекс — 1) сочетание активностей-сопротивлений, определенная их комбинация; 2) «соединение каких-либо элементов» [Тектология, кн. 1, с. 120]; 3) целое, состоящее из функционально зависимых от него и взаимосвязанных между собой частей, или элементов; 4) система, или организационная форма (терминологические синонимы) [Тектология, кн. 1, с. 188]. Комплексы характеризуются составом, т.е. «элементами, из которых они образованы», и строением, т.е. «взаимоотношениями между этими элементами» [Тектология, кн. 1, с. 119], иными словами, это не субстанциональные, а организационные и функциональные объединения. Все множество комплексов с тектологической точки зрения сводится к трем подмножествам: организованные, дезорганизованные и нейтральные комплексы. Все без исключения комплексы «надо понимать динамически, а не статически», т.е. как «непрерывное возникновение и устранение элементов» [Эмпириомонизм, с. 338]. В таком контексте единство существования комплекса и его отдельность от других комплексов заключается в том, что все его «части находятся в непрерывной связи и взаимодействии, в постоянной конъюгации, в обменном слиянии активностей», иными словами, между частями комплекса идет непрерывное «выравнивание развивающихся различий». Например: «концентрация растворенных веществ изменяется в разных местах капли воды, – но тут же и происходит перемешивание и диффузия, которые стремятся уничтожить эту неоднородность», а вот «между отдельными каплями такой конъюгации нет, и различия могут беспрепятственно возрастать, расхождение – усиливаться» [Тектология, кн. 2, с. 6-7]. И, наконец, следует помнить, что комплекс – «величина условная и от исследователя всецело зависит подразделять ее на части, рассматривая их как особые комплексы» [Тектология, кн. 1, с. 147].

Комплекс-вампир — социальный комплекс-пережиток, т.е. катагеничный комплекс приспособлений в социальной системе, который, во-первых, пережил условия своего возникновения, во-вторых, мешает развитию уже имеющихся и адекватных среде приспособлений, и в-третьих, препятствует зарождению новых приспособлений. Например, пережившие свое время идея, социальная группа или человек, который «берет у жизни больше, чем дает ей», который своим существованием «уменьшает ее величину», пытаясь «вернуть ее назад, к тому прошлому, в котором ощущал свою связь с нею», в силу чего он не просто паразит жизни, а именно активный ее ненавистник, «пьющий ее соки» [Вопросы социализма, c. 265].

Комплекс консервативного типа — «комплекс, подбор элементов которого происходит на относительно консервативной основе» и который «тем менее способен устойчиво сохраняться, или развиваться, чем более изменчива его среда». Такие комплексы разрушаются «при ускорении темпа изменений в их окружающей среде» [Тектология, кн. 2, с. 161]. Синоним – ригидный комплекс.

Комплекс неуравновешенного типа — комплекс, активность которого при внешнем воздействии направлена не на коррекцию внутрисистемных процессов, что соответствует принципу Ле-Шателье, а на коррекцию внесистемных процессов, т.е. направлена либо непосредственно против самой причины неблагоприятного воздействия, либо косвенно – всего лишь против его носителя. Следовательно, от комплекса уравновешенного типа такой комплекс отличается только направлением своей противодействующей активности: в первом случае она направлена вовнутрь, а во втором – наружу, но последствия этих двух способов адаптации совершенно отличны: комплексы первого типа, «будучи неспособными развивать свое сопротивление среде, по мере его исчерпывания естественно переходят к деградации», в то время как комплексы второго типа способны либо к дальнейшему развитию через «прогрессивные победы над внешними силами», либо к деградации «через поражения» [Тектология, кн. 1, с. 254, 256].

Комплекс-процесс — это тектологическое описание в течение определенного времени всех состояний комплекса и его среды, при котором их «относительные активности-сопротивления» рассматриваются как звенья единой временной цепи с единой точки зрения, т.е. сообразно цели и задачам исследования [Тектология, кн. 1, с. 220]. Таким образом, комплекс-процесс представляет собой последовательную запись в течение определенного периода времени всех тектологических состояний системы «комплекс – среда».

Комплекс-связка — см. ингрессор и когерент.

Комплекс уравновешенного типа — комплекс, взаимодействие которого с внешней средой регулируется законом равновесия: всякое воздействие на него приводит к внутренней перегруппировке его активностей, «непосредственно уменьшающих результат внешнего воздействия» [Тектология, кн. 1, с. 254].

Комплекс-цель (телеокомплекс) — это психический «комплекс-образ», который есть «“представление”, а не “восприятие”, т.е. образ, не находящийся в непосредственном соотношении с какими-нибудь воздействиями среды, которые бы в нем ближайшим образом “отражались” и прямо его “вызывали” в психическом поле, а косвенное и производное отражение таких воздействий». Комплекс-цель «с большей или меньшей степенью ясности и полноты сопутствует всем волевым комплексам, входящим в данный процесс труда» и «обладает, вообще говоря, положительным аффекционалом или, по крайней мере, наименьшим отрицательным по сравнению со всеми, которые с ним конкурируют в данной психике. Именно благодаря такому аффекционалу цель, так сказать, фиксируется в сознании на время трудового процесса. Представление цели “определяет” собою трудовые акты. Из числа возникающих волевых комплексов-стремлений в психике удерживаются и развиваются до степени “действий” те, которые находятся в соответствии с комплексом-целью, т.е. в соединении с ним представляют наибольший положительный или наименьший отрицательный аффекционал; те же, которые находятся в противоречии с этим комплексом, т.е., комбинируясь с ним, дают менее благоприятный аффекционал, устраняются в конкуренции с первыми. Ясно, что все это – прямой результат психического подбора, результат, который мог бы быть теоретически предусмотрен на основании данного принципа». Комплекс-цель «определяет собою трудовой процесс таким образом, что она им “достигается”. Это значит, что в результате труда представление цели (осуществляемой) сменяется восприятием цели (как осуществленной). Отношение психической системы к ее “среде” существенно изменяется в определенном пункте: переживание, которое не имело для себя прямо соответствующего комплекса в этой среде, теперь его имеет; оно становится непосредственным переживанием. Колонист, положим, строит дом. Дом-цель есть только представление, более или менее бледный производный комплекс, образованный психикой из материала прежних непосредственных переживаний (восприятия раньше виденных домов и т.п.). Дом построенный означает массу непосредственных восприятий, первичных переживаний, являющихся в свою очередь живым материалом для еще большей массы переживаний вторичных, производных» [Эмпириомонизм, с. 199-200].

Комплекс «Я» — эгрессор волевых, эмоциональных и прочих психических комплексов, т.е. с точки зрения тектологии – это «организующий центр для всего психического»; в терминах эмпириомонизма – это «комплекс эмоций и стремлений, резко отграниченных от эмоций и стремлений других людей», который, со стороны адаптации, есть «приспособление для индивидуальной борьбы за жизнь» [Эмпириомонизм, с. 35-36].

Комплементарность — организационная взаимодополнительность комплексов: структурная, если у них имеются общие элементы (например, общая поверхность у винта и гайки), и функциональная, если их активности арогеничны (например, деятельность сельского труженика полезна и ему самому, и ремесленнику, и наоборот).

Комплементарный комплекс — комплекс, структурно или функционально взаимодополнительный своему коэволюционному спутнику – комплексу «коадаптанту». Комплементарные комплексы образуют арогеничную систему.

Компромисс — для того, кто понимает суть происходящих процессов, «необходимый организационный акт в их общей цепи», выражающий «максимум достижимого в данный момент», и главное – «не есть “измена принципу”, хотя бы частичная», а наоборот, «очередной этап единого организационного процесса, форма которого выражается “принципом”». Но для того, кто неверно понимает общую организационную суть происходящего или кому вообще «чуждо такое понимание, “принцип” и “компромисс” оказываются противоположностями; реализуется же на практике только компромисс; принцип “подчиняется” ему» – в результате происходит «измена принципу», и человек, привыкающий «подчинять» его компромиссу, становится безнадежным приспособленцем [Вопросы социализма, с. 330].

Конвергентный подбор — организационный регулирующий механизм, который действует по линии схождения форм и создает аналогии. Для того, чтобы заработал такой механизм, «необходима некоторая, заранее наличная организационная однородность» конвергируемых форм: «чем различнее сама их организация, тем менее вероятно одинаковое отношение к среде. Люди и муравьи могли сойтись в выработке приспособлений для добывания пищи, потому что те и другие – животные коллективно-трудовые; еще сильнее схождение муравьев и термитов во вполне независимо создавшейся у них архитектуре жилищ, потому что они не только однородны по социальности своего типа жизни, но и близкородственны по строению организмов. На Марсе и на Земле могла образоваться после их охлаждения из огненно-жидкого состояния атмосфера, схожая во многих отношениях, только потому, что обе эти планеты сформировались из однородного материала, как дети одной туманности». В иных случаях необходимая для конвергенции структурная однородность форм представляется очень отдаленной, например, вибрации, порожденные в воздухе телом молекулярного состава и в эфире – электроном, или кольца Сатурна, кольца туманности в межзвездной среде и масляные кольца в жидкой среде, возникающие в ней при вращении масляного шара. Но схождение форм и простирается в подобных случаях лишь на самую общую принципиально-архитектурную форму, «а соответственная степень общеструктурного родства может существовать и между самыми отдаленными в других отношениях системами: на этом ведь основана сама возможность универсально-тектологического обобщения». Это, так сказать, формальное общетектологическое схождение в отличие от реального, более глубокого, выступающего в «примерах, где дело идет о системах общего происхождения, разошедшихся в ходе развития: таких, как рыбы и водные млекопитающие или Земля и Марс» [Тектология, кн. 2, с. 91-92].

Конечное — имеющая практическое значение «сумма бесконечно малых, т.е. элементов, по отдельности практического значения не имеющих» [Социально-технические основы геометрии, с. 124].

Конкуренция — «один из частных случаев социального подбора» [Эмпириомонизм, с. 262].

Конкуренция предприятий — частный случай социального подбора, означающий «приспособленность или неприспособленность определенных форм» производства к данной социальной среде [Эмпириомонизм, с. 262].

Конкуренция переживаний — частный случай психического подбора, действие которого проявляется в том, что чем больше переживаний в поле сознания, тем сильнее он «стремится уменьшить их количество», причем «устранение одних ведет к увеличению яркости и ясности других, и наоборот. В этом и состоит конкуренция переживаний. Степень конкуренции, ее интенсивность, зависит, конечно, не только от количества конкурирующих комплексов, но также и от их состава, и от характера их взаимных отношений. Чем более комплексы разнородны, чем менее в них имеется общих, связывающих комбинаций, тем меньше и тем труднее достигается их взаимная координация, тем интенсивнее они конкурируют между собою. Это хорошо знает всякий, кому приходилось сразу думать о нескольких различных делах. И есть один, чрезвычайно важный ряд случаев, когда конкуренция становится особенно сильной даже при очень малом количестве переживаний. Это тогда, когда дело идет о противоречиях волевых комплексов». Как известно, «волевой комплекс, взятый сам по себе, всегда представляет затрату энергии психической системы, является для нее энергетически-отрицательной величиной. Физиологически он и выражается в иннервации, в потоке энергии, направленном от центрального аппарата системы к периферии, а в конечном счете – к внешней среде. Таким образом, для всякого комплекса, в котором преобладают “волевые” комбинации, психический подбор должен оказываться отрицательным, стремиться удалить этот комплекс из сознания; недаром многие философы рассматривали стремления, волю как страдание. Такие комплексы быстро исчезали бы из сознания, если бы не продолжающееся действие тех по отношению к полю сознания “внешних” условий, которыми вызваны эти комплексы и которыми они, так сказать, вновь и вновь вызываются. Пока продолжается действие холода на организм, до тех пор не прекращается и стремление укрыться от холода, закутаться чем-нибудь, не прекращается несмотря на отрицательную окраску того поля сознания, в котором выступает; но лишь только условия, порождающие и возобновляющие стремление, устранены, например, оно “удовлетворено”, – оно с величайшей быстротой исчезает из сознания под действием отрицательного подбора; и например, после хорошего обеда трудно даже представить себе, как это люди хотят есть. Вполне понятно, что комплексы волевые гораздо сильнее конкурируют между собою, встречаясь в сознании, чем комплексы-образы: получается непрерывная растрата энергии по различным направлениям, и отрицательный аффекционал особенно значителен. При этом обыкновенно ни один из конкурирующих комплексов не достигает, именно в силу конкуренции других, степени полного волевого акта, а остается на стадии “стремления”; получается борьба различных “стремлений”, которая продолжается до тех пор, пока отрицательный подбор не устранит всех конкурентов, кроме одного; это наиболее интенсивное и устойчивое, а потому и вытеснившее все прочее стремление заполняет тогда поле сознания и переходит в действие» [Эмпириомонизм, с. 156-157].

Конкуренция психических комплексов (Ψ-комплексов) — см. конкуренция переживаний.

Консервативный подбор — поддержание суммы активностей комплекса в равновесии с активностями среды. Согласно его схеме «из числа возникающих изменений комплекса удерживаются те, которые приближают его сопротивления к равновесию с изменяющими активностями среды» [Тектология, кн. 2, с. 32]. Но «для сохранения в изменяющейся, т.е. в конечном счете во всякой, среде недостаточно простого обменного равновесия» [Тектология, кн. 1, с. 201].

Консерватизм форм — это не нечто противоположное изменчивости, а всего лишь ее относительный характер, когда формы, изменяясь последовательно, в какой-то степени все же сохраняются и познание считает их теми же самыми: именно последовательность и относительность изменения форм позволяют сознанию признавать некоторое единство их существования. Таким образом, консерватизм форм есть то, без чего они не существовали бы для познания. При этом, как уже отмечалось, он имеет различные степени: «изменения одних форм совершаются легче и быстрее, тогда как изменения других требуют более значительных воздействий и происходят медленнее», причем эти степени консерватизма не постоянны, а относительны: «нельзя признавать одну форму вообще более консервативною, чем другую», так как «под одной системой внешних влияний, в одной среде консервативнее одна форма, в другой – другая. Маленький толчок производит значительные изменения в груде сухого йодистого азота, и самые ничтожные – в глыбе каменной соли. Но целый поток воды окажет лишь самое слабое влияние на йодистый азот, тогда как соль он изменит до неузнаваемости. Угроза производит на одного человека сильное влияние, на другого – слабое, тогда как ласка – наоборот, и т.д. Человеческое сознание всегда было склонно гораздо больше к преувеличению консерватизма форм, чем к противоположной ошибке. Это зависит от некоторой грубости воспринимающего аппарата психики и от несовершенства памяти. Когда изменение происходит очень постепенно, то оно остается незамеченным еще долгое время после того, как достигает размеров, которые для непосредственного восприятия были бы вполне достаточны. Человек нередко не замечает даже значительных изменений, совершающихся в нем самом, и вполне искренно продолжает считать себя “все тем же”» [Основные элементы, с. 41-42].

Консолидация — переход к устойчивым соотношениям в результате образования дополнительных связей. Например, в заключительной стадии тектологического акта – в фазе системной консолидации – такой переход достигается с помощью «конъюгации, проходящей через возникающие системные расхождения», т.е. путем контрдифференциации, в процессе которой «механизм подбора усиливает и закрепляет устойчивые, повторяющиеся соотношения, ослабляет и разрушает неустойчивые, случайные; элементы и группировки, стоящие в противоречии со связью целого, отрываются, выделяются из него; целое “консолидируется”» [Тектология, кн. 2, с. 266, 260].

Консонанс — организованный комплекс звуков «по отношению к воспринимающей активности человека». Два или несколько тонов образуют консонанс, «если у них совпадают некоторые из ближайших обертонов», которые «служат организующими элементами аккорда». Для человеческого слуха «эти обертоны являются в полном смысле слова общим их основным тоном; ибо если очень тонкое ухо и выделит тот или иной обертон, то оно не может анализировать, какая доля его силы связана с тем или иным из основных тонов: этот обертон воспринимается как один звук, а не два или более, как одно и то же общее звено консонанса» [Тектология, кн. 1, с. 151]. Таким образом, консонанс – это цепная связь тонов с помощью общих обертонов – их связки.

Константа «c» — это скорость света, которая «не абсолютна, а соотносительна реальной физической системе». Поскольку «свет движется и скорость его измеряется не в отвлеченных “системах координат”, а в реальных физических системах», то в них она «может изменяться при переходе из одной в другую». Пусть два наблюдателя обмениваются световыми сигналами, при этом один находится на дне моря, а другой – на берегу. Первый «находит скорость света всегда 0,75 с, а второй – «всегда около 0,999 c, и оба объективно правы»: луч от наблюдателя на берегу шел «с “воздушной” скоростью, и с ней же вступил в воду; но там он попал в иную систему электродинамических напряжений, в которой не может сохранить прежней скорости, а приспосабливаясь к ней», на протяжении ничтожного, но отнюдь не нулевого расстояния, меняет скорость на новую, единственно там возможную, “водяную”. Нет ни противоречия, ни особой загадки. Третий наблюдатель, знакомый с той и другой средой, легко “примирит” наблюдения обоих». Нет никакого противоречия и в постоянстве скорости света в кинематических абстракциях специальной теории относительности. Пусть «система A движется по отношению к системе B объективно со скоростью, скажем, – 1.000 км/с». Луч света от источника, принадлежащего системе A и имеющего по отношению к ней скорость 300.000 км/с, достиг системы B, в которой его скорость «оказывается по отношению уже к этой системе опять c, без прибавки». Казалось бы, явное противоречие, но оно возникает «из неумения встать на объективную, третью точку зрения, только из остатков субъективизма. Пока луч шел в пределах реальной физической системы A, его скорость по отношению к этой системе была, конечно, c; но тем самым по отношению к системе B она объективно была c+v, т.е. 301.000 км/с. Однако оптически этого наблюдатель B прямо констатировать никогда не сможет», поскольку «перейдя в реальную физическую систему B, луч должен приспособиться к ней и получить единственно возможную в ее пределах скорость по отношению к ней – опять-таки c. Лишняя скорость v утрачена, следы ее остались в Доплеровском смещении линий. Но зато по отношению к системе A скорость этого луча теперь объективно c-v; однако наблюдатель A лишен способов оптически это установить – луч из его системы ушел. А если бы он вернулся, например, по мировой геодетике с другой стороны, то опять получил бы прежнюю скорость, которая стерла бы следы всех перемен скорости по дороге». Таким образом, «постоянная» скорость света господствует в специальной теории относительности «только благодаря оптическому выравниванию» [Объективное понимание принципа относительности, с. 341-342, 345].

Конституция (от лат. constitutio – состояние, положение) — с организационной точки зрения «определенное, сложившееся, органическое равновесие общественных сил», которое «наступает тогда, когда между экономическим развитием и политическим строем установилось соответствие, по крайней мере, в основном и главном, – а коренного противоречия между тем и другим нет», вследствие чего «экономическое развитие уже не находит препятствий в политических формах и может идти дальше спокойно без глубоких потрясений». Например, в начале XX века в России не было прочного равновесия общественных сил ни до, ни после издания Манифеста 17 октября 1905 г. «Об усовершенствовании государственного порядка». Конституции не было и после выхода указа 9 ноября 1906 года. «Октябристы» не только не стали «центральной, руководящей политической силой, но даже вообще силой реально влиятельной», и поэтому не могли дать тот «минимум реформ, необходимый для беспрепятственного экономического развития страны». Страх перед революцией «толкнул капитал под защиту помещиков с их бюрократией; но при этом приходилось сдаться им без условий и уступок от них, хотя бы минимум, но реальный, получить было нельзя. Отсюда – полное бессилие октябристской Думы во всем, что могло сколько-нибудь облегчить и ускорить прогресс народной жизни. Закон же 9 ноября если и открыл путь в буржуазию ничтожному меньшинству крестьян, то настолько дорогою ценой для остального крестьянства, разорение которого пошло с огромным ускорением, – что классовая борьба в деревне неизбежно должна углубиться и обостриться в высшей степени». У городских рабочих «одна за другой были вырваны все экономические и почти все политические уступки, добытые в эпоху подъема». В итоге «коренное противоречие между экономическими потребностями и политической системой отношений осталось», поэтому в России в тот период никакого равновесия общественных сил, т.е. конституции, не существовало [Десятилетие отлучения от марксизма, с. 118].

Контрдифференциация — «прямая конъюгация самих разошедшихся форм» [Тектология, кн. 2, с. 90], т.е. объединительный процесс между теми частями системы, в результате структурного расхождения которых в системе возникли дезорганизующие противоречия, причем процесс этот противоположен «тому расхождению, в котором вырабатывались дополнительные связи» [Тектология, кн. 2, с. 38], иными словами, это тектологический механизм преодоления системных противоречий [Тектология, кн. 2, с. 81]. См. разрешение системных противоречий.

Контрколлектив — организация социальной самозащиты, создаваемая господствующим классом в противовес растущему коллективу подчиненного класса. Однако реального коллектива в прямом смысле этого слова господствующий класс образовать не способен, поскольку его «развитие по существу регрессивно и направлено в сторону паразитизма. Акционер, рентьер, живущие прибавочной стоимостью предприятий, о которых они зачастую не имеют даже представления, – вот предельный тип, к которому тяготеет» буржуазия – господствующий класс эпохи капитализма. «Последние остатки своих производительных функций в деле устройства предприятий и руководства ими она постепенно передает наемно-техническому персоналу. Трудовой основы для коллектива, таким образом, у нее нет и создаться не может. Но сплочение имеет прежде всего характер социальной самозащиты, отстаивания общих условий классового господства, борьбы за успешную эксплуатацию; никакое единство трудового опыта не связывает глубокой и прочной связью элементы буржуазно-классовых организаций, партийных и экономических. Это – боевые союзы чужих друг другу людей, где для каждого цель стремлений лежит не в коллективном, а в личном интересе» [Падение великого фетишизма, с. 127-128].

Контрмонизм (от лат. contra – против и греч. μόνοϛ – единственный, один) — плюралистическая познавательная тенденция в науке, порожденная ее дифференциацией и крайне катагеничная не только общему, но и узкоспециальному ее развитию; другими словами, это характерная для всех специальных наук тенденция к непрерывному размножению якобы «независимых и несводимых друг к другу» понятий, принципов и методов, т.е. тенденция, ведущая не к объединению опыта, а к дальнейшему его разъединению. А ведь перенесение методов из одной научной области в другую «вполне объективно и непреложно доказывает возможность их развития к единству, к монизму организационного опыта. Но этот вывод не укладывается в сознании специалиста, как и вообще в обыденном сознании нашей эпохи. Всякий шаг, приближающий к такому единству, встречает сначала ожесточенное сопротивление большинства специалистов, – история науки дает тому массу примеров; и затем, когда объединительная идея одерживает победу, принимается массою специалистов, то они в свою очередь с энергией и успехом разрабатывают ее, но это нисколько не уменьшает их сопротивления следующему шагу. Оно вытекает из самого механизма мысли, порождаемого специализацией; механизм этот таков, что специалист невольно стремится отграничить свое поле работы, знакомое и привычное, от остального опыта, ему чуждого и порождающего в нем чувство неуверенности; там, где границы разрываются, где происходит сближение областей и приемов работы, специалист ощущает это как вторжение чего-то постороннего, даже враждебного, в его личное хозяйство; и усваивать это новое для него несравненно труднее, чем идти по старому, протоптанному пути. Оттого, например, самая широкая и глубокая из объединяющих науки идей XIX века – закон сохранения энергии – так долго должна была пробиваться, пока ее признали. Статья Роберта Майера, впервые отчетливо выразившая и обосновавшая этот закон, была отвергнута специальным журналом физики. Дарвинизму пришлось вынести не меньше борьбы с враждебностью научной среды. А раньше Ч. Дарвина известна судьба идей Ж.-Б.А. Ламарка, известна официальная победа противника эволюционной точки зрения Ж. Кювье над ее защитником Э. Жоффруа Сент-Илером. Когда физик Э. Юз открыл случайно электрические волны при помощи своего микрофона, который передал ему на улице, через воздух и стену, колебания электрических разрядов, происходивших в его лаборатории, то друзьям удалось убедить его не опубликовывать этого факта и своего вывода: они говорили, что он «научно скомпрометировал бы себя». И это открытие, сливавшее области явлений света и электричества, пришлось вновь делать Г. Герцу четверть века спустя. Даже такие практические, по существу простые идеи, как применение силы пара к водному и сухопутному транспорту, когда она применялась уже как двигатель в промышленности, вызывали недоверие и насмешки авторитетных людей», поскольку «для человека, воспитанного в духе специализации, было само собой очевидно, что методы, пригодные для фабрики, не могут быть пригодны для корабля или экипажа. Подобные факты можно приводить без конца» [Тектология, кн. 1, с. 96].

Контрреволюция — в истинном смысле этого слова «восстановление порядка с сохранением основных экономических приобретений революции, как сделал когда-то бонапартизм для Франции, он ведь вышел из демократии. А деникины и колчаки – это голая реакция, не разрешение задач революции в формах порядка», а всего лишь «простое возвращение к прежней их постановке». Именно они при поддержке Англии, Франции и США держали Советскую Россию в жестокой осаде и «мешали коммунистам открыто стать на путь “порядка”, ликвидирующего революционную фразу, и даже форму, но и подводящего реальные итоги революции, а не просто их вычеркивающего» [Письмо Д.И. Опарину, с. 198].

Концентрация капитала — «рост капиталистических предприятий вместе с уменьшением их числа». Через разорение в конкурентной борьбе капиталы мелких, средних, иногда и крупных предпринимателей «переходят к счастливым конкурентам, ускоряя рост их предприятий», при этом общее «число предприятий уменьшается, так как новые не могут возникать с такой же быстротой, с какой гибнут старые. С другой стороны, сами капиталисты все чаще и чаще мирно объединяют свои капиталы», создавая огромные акционерные предприятия, которые затем «объединяются в обширные союзы – синдикаты, или сливаются в гигантские предприятия – тресты, часто охватывающие целую отрасль производства. Так, разными путями, капитал “концентрируется”, т.е., по-русски, “сосредоточивается” в небольшом числе громадных хозяйств. А тем самым пролагается путь к окончательному “сосредоточению” всех средств производства в едином хозяйстве, уже социалистическом» [Путь к социализму, с. 8-9].

Конъюгат («конъюганта») — комплекс, участвующий в конъюгации, – в соединении с другим комплексом, в результате чего возникает «система из преобразованных конъюгировавших комплексов», причем «комплексы могут либо остаться во взаимной связи, либо вновь разъединиться в самом ходе изменений, порожденных конъюгацией» [Тектология, кн. 1, с. 149].

Конъюгационная схема возрастающих возможностей развития — см. принцип эволюционной перспективы.

Конъюгационный кризис — см. кризис С.

Конъюгационный метод (от лат. conjugatio – сочетание, соединение, смешение и греч. μέθοδος – способ исследования) — целенаправленное сочетание комплексов, т.е. объединение тех или иных исходных комбинаций активностей в новую их комбинацию. Тектологический результат каждого конкретного такого соединения различен: либо это «идеальный» случай, когда получается предельно положительный результат: комплексы соединяются так, что одни их активности не становятся сопротивлениями для других, т.е. без всяких потерь (разумеется, «в действительности не бывает абсолютно гармоничного соединения активностей при конъюгации, не бывает того, чтобы никакая их доля не оказалась сопротивлением для другой»), либо это «случай прямо противоположный: активности одного комплекса становятся всецело сопротивлениями для активностей другого, полностью парализуют их или парализуются ими», либо это «случай наиболее обычный: два комплекса соединяются таким образом, что их элементы-активности частично складываются, частично являются взаимными сопротивлениями, т.е. организационно вычитаются» [Тектология, кн. 2, с. 145-146].

Конъюгационный процесс — чисто формальное понятие, которое «относится ко всякому слиянию или смешению каких бы то ни было активностей, без всякой побочной идеи о “мирном” или “дружественном” его характере, а также без всякого оттенка обязательной “материальности” в этом слиянии или смешении». Например: боевая схватка, захват пленных, оружия и боеприпасов сражающимися отрядами – с организационной точки зрения явления «настолько же конъюгационного типа, как и объединение двух организаций, слияние двух потоков, обмен людей трудом и продуктами и т.п. Действие повышающегося воздушного давления на ртуть барометра есть также энергическая конъюгация, хотя “вещественного” смешения ртути с воздухом не наблюдается. Кинетическая энергия ударов воздушных частиц “вливается” в систему движений молекул ртути и изменяет ее так, что получается поступательное перемещение всей ртути в трубке; причем и наоборот, энергия колебаний частиц ртути передается соприкасающимся с ней частицам воздуха, а через них и другим, “сливаясь” с их прежним движением, изменяя их орбиты по отношению к величине и форме. Реальные виды конъюгации бесконечно разнообразны, как и их результаты» [Тектология, кн. 1, с. 178].

Конъюгация (от лат. conjugatio – сочетание, соединение, смешение) — это соединение комплексов в новую систему, которое, будучи «первичным моментом, порождающим изменение, возникновение, разрушение, развитие организационных форм», является «основой формирующего тектологического механизма». Всеобщность этого понятия очевидна, поскольку «конъюгация – это и сотрудничество, и всякое иное общение, например, разговор, и соединение понятий в идеи, и встреча образов или стремлений в поле сознания, и сплавление металлов, и электрический разряд между двумя телами, и обмен предприятий товарами, и обмен лучистой энергии небесных тел; конъюгация связывает наш мозг с отдаленнейшей звездой, когда мы видим ее в телескоп, и с наименьшей бактерией, которую мы находим в поле зрения микроскопа. Конъюгация – усвоение организмом пищи, которая поддерживает его жизнь, и яда, который его разрушает, нежные объятия любящих и бешеные объятия врагов, конгресс работников одного дела и боевая схватка враждебных отрядов…» [Тектология, кн. 1, с. 144]. Основное организационное значение этого очень важного тектологического форматора заключается в том, что «именно конъюгация дает новый материал для перегруппировок и их подбора, т.е. вообще для структурного преобразования всей системы» [Тектология, кн. 2, с. 44]. Причем «результаты конъюгационных процессов могут быть различные – и положительные (новые ингрессии), и отрицательные (новые дезингрессии)», в зависимости от которых и происходят изменения структуры конъюгатов: «частичные или коренные, в виде деформаций или кризисов, развития, деградации, разрушения» [Тектология, кн. 1, с. 178]. При этом, как правило, один конъюгат имеет больше влияния на другой, чем наоборот, «потому что конъюгации вовсе не характеризуются непременно равномерностью взаимных изменений обеих сторон, на деле такой равномерности даже никогда не бывает» [Тектология, кн. 2, с. 93]. Первичным моментом всякой конъюгации является образование связки, которое «само сводится к слиянию некоторой суммы элементов объединяющихся комплексов. Это слияние основано на полном соответствии связочных элементов той и другой стороны. Однако механизм, которым создается “связка”, далеко не всегда представляет простое совмещение элементов, уже вполне соответствующих одни другим. Во многих случаях само соответствие, сама возможность совпадения является в большей или меньшей степени результатом некоторого взаимодействия между объединяемыми комплексами». Так, например, два человека, вступившие в практическую связь на основе какой-нибудь общей цели, могут вначале не одинаково представлять себе эту цель и, «особенно план ведущих к ней действий; но путем общения, словесного и трудового, взаимно влияя друг на друга, они шаг за шагом приходят ко все большей солидарности в понимании как задач, так и средств» [Тектология, кн. 2, с. 30]. С энергетической точки зрения никакая конъюгация «не может совершаться без растраты активностей», так как для каждого из конъюгатов их слияние «означает включение в свой состав ряда новых комбинаций, по происхождению чуждых, не к этому составу приспособленных», вследствие чего «перестройка системы» идет по типу кризиса и в условиях усиленной работы отрицательного подбора, причем «растрата может быть больше или меньше; выгоды соединения также различны по степени, а равно и по самому характеру», и в целом «общий результат перестройки может быть и плюс и минус» [Тектология, кн. 2, с. 47]. Тем не менее, независимо от результата «при всякой конъюгации сумма условий возможного развития, или количество возможностей развития, возрастает. Ее мировое значение в том, что она разрывает циклическую замкнутость организационных процессов природы, что она уже сама по себе гарантирует поступательный ход развития, исключая простое повторение, простое возвращение постоянно одних и тех же форм» [Тектология, кн. 2, с. 52]. Именно поэтому конъюгация и является одним из основных неотъемлемых организационных механизмов тектогенеза.

Координация (от лат. co(n) – с, вместе, совместно и ordinatio – расположение в порядке) — согласование элементов, приведение их в целесообразное соответствие друг другу, т.е. определенный организационный процесс. Например, ЦНС, адаптируя организм человека к определенным условиям среды, координирует в соответствии с этим работу его эндокринной системы, которая, в свою очередь, соответственно координирует все основные процессы его жизнедеятельности. Мышление человека «заключается в том, чтобы координировать факты опыта в стройные группировки – мысли и системы мыслей, т.е. теории, доктрины, науки и прочее». Организующая человеческая деятельность сводится к координации каких-либо наличных активностей. Например, чтобы организовать какое-нибудь предприятие, надо скоординировать «живые и мертвые активности, взятые вместе», т.е. «целесообразно сорганизовать действия работников с работой машин» [Тектология, кн. 1, с. 69-70].

Копроид (от греч. κόπρος – навоз, кал, грязь и είδος – вид) — «навозный человек», бродяга, клошар, бомж; с позиций общества экологически грязный, но относительно природы экологически чистый человек, поскольку в силу неучастия в производстве его жизнедеятельность ничем не загрязняет окружающую среду, даже наоборот: в экологически грязных отношениях природы и общества с его отходами производства она аналогична жизнедеятельности репродуцентов.

 «Корабль дураков» — известная картина Иеронима Босха, символизирующая нашу планету и современное человечество, возомнившее себя ее хозяином, т.е. с организационной точки зрения это хотя и образная, но тектологически очень точная модель Земли – космического корабля и человечества – команды субов, разгулявшихся на ее палубе.

Косвенное размножение биоформ — способ несамостоятельного сохранения жизненных форм в борьбе за существование. Например, такие сложные биоформы, как вид, биогеоценоз, вся биосфера в целом, не говоря уже о семьях, стадах, общинах, исчезают с гибелью последней особи. Что же касается таких биоформ, как органы и ткани, то они тоже «не размножаются сами по себе, а размножаются вместе со своим целым – организмом» [Основные элементы, с. 93].

Косвенный опыт — см. физический опыт.

Космос — «непрерывная цепь форм, переходящих путем борьбы и взаимодействия от низших ступеней организованности к высшим». Следует отметить, что эти формы и их развитие тектология рассматривает «в их отношении к наивысшей из них – трудовому коллективу человечества» [От философии к организационной науке, с. 113]. Синонимы – вселенная, универсум, мировая среда.

Космосфера — мировая среда как жизненное пространство для развития человечества, т.е. возможная среда его обитания, его энергосфера.

Коэволюционная инвариантность — это такая организационная симметрия взаимосвязанных комплексов, при которой комбинация их арогенично комплементарных активностей инвариантна относительно любого из комплексов, что означает оптимальность их совместного развития.

Коэволюционные системы — взаимодействующие системы, организационные процессы которых арогенично комплементарны.

Коэволюция — 1) совместное развитие комплексов с помощью непротиворечивого взаимного приспособления – путем синергии; 2) развитие комплексов, организационные процессы которых арогенично комплементарны; 3) взаимное приспособление к внешней среде конъюгирующих комплексов, т.е. коадаптация конъюгатов.

Коэгрессия — система двух или более эгрессий, объединяющих разные активности. Например, звездная система, в которой «вокруг темного центрального тела обращается светлый спутник, дающий лучистую энергию и этому темному телу, и всем планетам: один центр имеется для активностей тяготения, другой – для активностей “света и тепла”. Двоецентрие ли это? Нет, это просто две разных эгрессивных организации, относящихся к разным активностям, каждая с одним центром: оба “солнца”, темное и светлое, не конкурируют между собой в своих разных центральных функциях. Точно так же если когда-нибудь Земля станет центром жизни для всех планет нашей системы – будет заселять их своими эмигрантами, то это не создаст никакого организационного противоречия с центральной ролью Солнца». Другой пример – феодальная организация, в которой жрец и светский феодал объединяют активности разных социальных сфер как «мирно-производственный» и «военный» организаторы: «в руках одного сосредоточивалось высшее руководство мирно-трудовой практикой коллектива, в руках другого – такое же руководство практикой боевой, столь важное при феодализме с его бесчисленными мелкими и крупными войнами»; у каждого «свое особое поле собирания и концентрации социальных активностей; и поскольку это так, здесь налицо не одна, а две разных эгрессии; двоецентрия в этих условиях не получается, и возможна устойчивая организация» [Тектология, кн. 2, с. 119].

КПД техносферы — критерий развития производительных сил общества, выраженный отношением трудовых затрат на производство средств производства к общим производственным затратам, т.е. фиксирующий их относительную долю в общей системе труда. Например, кпд техносферы начала ХХ века не превышал кпд парового двигателя, другими словами, доля трудовых сил человечества, приходящихся на производство средств производства, в отношении к «доле всей трудовой энергии, находящейся в распоряжении человечества», была всего лишь «около 2-2,5 и отнюдь не более 3 процентов» [Вопросы социализма, с. 320-321].

Коэффициент арогеничности — показатель способности системы к развитию, равный отношению суммы всех ее арогенов к общей сумме всех ее активностей.

Коэффициент сложности труда — число, показывающее, «во сколько раз затраты энергии при таком-то сложном труде, физически квалифицированном или умственном, больше затрат при среднем “простом” труде». Алгоритм его определения следующий: фиксируется, какой конкретно «вид сложного труда нужен обществу; для поддержания (а в обществе экономически прогрессивном – и развития) соответственной рабочей силы в полном размере требуются такие-то предметы потребления в таком-то количестве; они стоят обществу в 2, 3, 5, 8 раз больше его трудовой энергии, чем сумма предметов потребления, достаточная для поддержания (и нормального, среднего развития) простой рабочей силы»; и поскольку «стоимость этой сложной рабочей силы для общества в 2, 3, 5, 8 раз больше, чем стоимость простой», то «соответственный сложный труд социально равен во столько же раз умноженному простому труду» [Тектология, кн. 1, с. 267].

Красота — это «организованность. И она же называется в науке истиной, в жизненной борьбе и труде – силою. Где есть она, там необходимо и неизбежно будет и победа» [Вопросы социализма, с. 426]. Если эту мысль глобализировать, т.е. обобщить до масштабов глобального социогенеза, то известное изречение Достоевского выльется в формулу: организованность спасет мир. На высших ступенях культуры неизбежно возникает тенденция «превратить всю жизнь людей в художественное произведение искусства, и принцип искусства – красота – становится нормою человеческого поведения» [Эмпириомонизм, с. 270].

Креативный индивид — творческий индивид активного психотипа, который в отличие от адекватного индивида является одним из факторов социального подбора, а не рядовым его объектом.

Креатор (от лат. creator – создатель, творец) — организатор идей, людей или вещей; иными словами, человек, создающий в той или иной сфере человеческой деятельности новую комбинацию опыта, т.е. новые сочетания природных или социальных активностей; причем сам он не творит из себя, в нем творит человечество и природа, ибо в его руках «находится весь опыт предыдущих поколений и современных ему исследователей», и каждый этап его творчества, каждый шаг его работы исходит из этого опыта, а «природа предоставляет ему все элементы и все зародыши его комбинаций». Креатор – это «личность, но дело его безлично. Рано или поздно он умирает с его радостями и страданиями, – а оно остается в беспредельно растущей жизни», имя же и память о его творце «сохраняется до тех пор, пока живы те, кто жил с ним и знает его. Но человечеству не нужен мертвый символ личности, когда ее уже нет. Наша наука и наше искусство безлично хранят то, что сделано общей работой. Балласт имен прошлого бесполезен для памяти человечества» [Вопросы социализма, с. 122-123]. Памятники нужно ставить не личностям, а их делам и идеям или уж, по крайней мере, событиям, причиной которых они стали.

Кредитный капитал — «высшая современная форма капитала ростовщического, торгующего деньгами», главным заемщиком которого являются «промышленные капиталисты, а не мелкие производители». При этом торговля производится «не только собственными деньгами, но еще больше – чужими, которые кредитный капитал специально для этого отовсюду собирает путем различных заемных операций, идущих рядом с его ссудными операциями» [Начальный курс политической экономии, с. 109-110].

Крепостной (закрепощенный человек) — лишенный личной свободы мелкий хозяин, который «вместе со своей семьей обрабатывает свой надел или занимается ремеслом в своем хозяйстве, выполняя для владельца барщину или отдавая оброк», т.е. как и раб, лично зависимый, но в отличие от него имеющий хозяйство и владеющий своей рабочей силой [Краткий курс экономической науки, с. 60].

Кризис — 1) нарушение внутрисистемного равновесия и одновременно «процесс перехода к некоторому новому равновесию», которое рассматривается как «предел происходящих при кризисе изменений, или как предел его тенденций» [Тектология, кн. 2, с. 218]; 2) «смена организационной формы комплекса», или «изменение формы, рассматриваемое с точки зрения различия между его начальным и конечным пунктом», причем «переходы во времени и пространстве одинаково сюда подходят» [Тектология, кн. 2, с. 257]; 3) «образование или нарушение полных дезингрессий» [Тектология, кн. 2, с. 212]. «Понятие кризиса для тектологии универсально. Это просто особая точка зрения, применимая ко всему, что происходит в опыте: происходят только изменения, а всякое изменение можно рассматривать» в рамках второй дефиниции. Иными словами, «всякое изменение, когда познавательный интерес сосредоточен именно на нем, на различии формы в его начале и конце, должно рассматриваться как особый кризис», более того, вообще «всякая “непрерывность” может быть разбита анализом в бесконечную цепь кризисов» [Тектология, кн. 2, с. 254, 253]. Согласно третьему определению кризиса, «если происходит изменение тектологической формы комплекса, то сущность его заключается в том, что либо новые активности вступают в комплекс, либо часть прежних устраняются из него, либо они перегруппировываются по-иному; вообще говоря, бывает и то, и другое, и третье одновременно, лишь в разной мере. Первое означает нарушение старых внешних границ комплекса, второе – образование новых; а третье – перемещение его внутренних границ между входящими в него группировками, его частями, т.е. опять-таки разрывы и новообразования границ между ними» [Тектология, кн. 2, с. 254-255], т.е. изменение формы есть «результат нарушения или образования полных дезингрессий» [Тектология, кн. 2, с. 254]. Первый тип кризиса тектология обозначает как кризис С, т.е. конъюгационный, или соединительный, а второй – как кризис D, т.е. дизъюнктивный, или разделительный. В конкретных тектологических исследованиях понятие кризиса всегда относительно, так как «его применение зависит от того, в каких пределах ведется исследование организационной формы», ибо, как было уже сказано, факт кризиса признается только «тогда, когда в результате наблюдаемого процесса оказывается не та тектологическая форма, какая была до него» [Тектология, кн. 2, с. 252]. Тектологическое понимание кризисов приводит к тому, что их можно обнаружить «во многих таких случаях, где обыденное мышление вовсе их не находит. Так, предположим, что тело движется с ускорением, потом это ускорение теряется, а затем меняется замедлением. В том пункте, где ускорение становится равным нулю, очевидно, получилась полная дезингрессия между силой, его порождавшей, и какими-то противодействующими. Для обычного наблюдения ничего особенного не произошло – движение продолжается, и притом по прежней линии». На самом деле здесь имеется «кризис – глубокая перемена в самом характере движения», которая в математике выражается тем, что производная скорости из положительной величины превращается в нуль, который, кстати, есть символ кризиса [Тектология, кн. 2, с. 214]. С энергетической точки зрения «понятие “кризиса” неразрывно связано с понятием о превращениях энергии, или, что то же, о различных способах ее восприятия», поэтому всякий наблюдаемый кризис – это всего лишь «такой момент, когда изменяется способ восприятия процесса». Поскольку «в развитом организме человека различные способы восприятия в высокой степени обособлены один от другого», то «всякий кризис, всякая перемена способов восприятия непосредственно представляется очень резким переходом, и только дальнейшее, историческое по направлению исследование, констатирует и в кризисах непрерывность процесса»; поэтому все наблюдаемые возникновения и уничтожения – не что иное, как иллюзия [Познание с исторической точки зрения, с. 78].

Кризис взрывного типа — это лавинообразно развивающийся кризис С, при котором «происходит “уничтожение” первоначальной формы; т.е. обыденное сознание, руководясь привычными формами восприятия, совершенно не находит ее в том, что получилось. Для научного сознания дело обстоит, конечно, иначе. Сохранился, лишь в разрозненном виде, перейдя в комплексы окружающей среды, весь структурный материал разрушенной системы». Сила взрывных кризисов «большей частью как будто не зависит от толчка, их непосредственно вызывающего; однако его энергия должна быть “достаточной”; и если она не превосходит некоторого минимума, взрыва не получается». Следует отметить, что «взрывные комбинации всякого рода представляют так называемые ложные равновесия», т.е. «те процессы, которые протекают в форме взрыва, не с ним только начинаются: они шли и до него, лишь настолько медленно, что не улавливались обычными способами наблюдения», а «роль толчка, непосредственно вызывающего взрыв, сводится к ускорению темпа уже идущих процессов». Лавинообразный ход взрывных кризисов зависит «от того, что те активности, которые при нем “освобождаются”, т.е. из замкнутых форм переходят в незамкнутые, сами “освобождают” такие же активности в смежных частях системы», в результате чего «освобождаемые в кризисе активности несравнимо превосходят энергию первоначального толчка», т.е. «наблюдается то, что называют независимостью силы и размеров кризиса от вызывающего агента» [Тектология, кн. 2, c. 226, 228-229].

Кризис второго порядка — смена темпа текущего кризиса. Пусть, например, имеется «гремучая смесь кислорода и водорода при невысокой температуре; их медленно идущее соединение в воду есть кризис определенного типа, именно “среднего”». Попадание в смесь искры радикально меняет ход кризиса на лавинообразный, т.е. «прежний кризис продолжается, но по-новому», так как в его течении также произошел кризис. В общем итоге это уже кризис кризиса. Когда же температура смеси достигает «высоты, при которой частицы воды начинают обратно разлагаться, ход процесса становится “замирающим”. Такие перемены являются “кризисами второго порядка”» [Тектология, кн. 2, с. 255].

Кризис высшего порядка — это кризис кризиса… кризиса. Допустим, имеется тело, которое движется «сначала с возрастающим ускорением, потом с ускорением убывающим, потом с замедлением, переходящим, наконец, в остановку. Весь этот процесс может рассматриваться как кризис положения в пространстве, изменяющий пространственные отношения тела к его среде, – кризис первого порядка», который графически «можно выразить той самой линией, по которой тело движется. Ход его характеризуется скоростью; она есть, говоря математически, первая производная пространства по времени». Если ее «изобразить кривой, то на ней обнаружится пункт поворота, где она перестает возрастать, чтобы затем перейти к уменьшению; там ускорение становится равно нулю; а это, конечно, кризис, но уже второго порядка». Математически здесь вторая производная, т.е. ускорение, проходит через нулевую точку. Если его изобразить кривой, «то и на ней будут точки поворота: в первой ее части, где перестает возрастать положительное ускорение, чтобы перейти затем к прогрессивному уменьшению», и во второй – где «подобным же образом перестает возрастать отрицательное (т.е. “замедление”). В обоих случаях через нуль проходит “ускорение ускорения”, или третья производная: кризис третьего порядка. Очевидно, что, усложняя пример, легко представить и кризисы четвертого порядка и т.д.». Математика обнаруживает, что все эти «кризисы движения, кризисы скоростей, ускорений, ускорений ускорения и т.д.» могут «идеально продолжаться без конца, как и цепь производных. Но практически редко приходится вести исследование дальше кризисов второго порядка. Отчасти это, впрочем, зависит, вероятно, и от того, что кризисы высших порядков не улавливаются обычными способами восприятия, а открываются научным вычислением или сопоставлением» [Тектология, кн. 2, с. 255-256].

Кризис замирающего типа — это разновидность кризиса С, бесконечно распространенного в природе: «он охватывает весь мир вибраций и задержанных движений. Если бы оказалась верна концепция, по которой мировой процесс через непрерывное возрастание энтропии стремится к устойчивому равновесию, то вся жизнь вселенной в нашей ее фазе оказалась бы одним кризисом этого типа». Обратимые реакции в химии и вообще все случаи применимости принципа Ле-Шателье могут рассматриваться как кризисы С замирающего типа. Например, в растворе соединяются спирт с кислотой, результат конъюгации – эфир и вода; «но как только получилось некоторое количество эфира, оно само оказывается способным конъюгировать с водой, образуя спирт и кислоту». Оба процесса представляют типичный кризис C с заключительным моментом D, но оба идут рядом, причем «скорость их пропорциональна количеству конъюгирующих реагентов: чем больше налицо спирта и кислоты, тем быстрее из них получается эфир; но чем больше эфира, тем энергичнее идет обратное превращение. Когда реакция только начиналась, она вся шла в одну сторону – образование эфира; но по мере того, как появляется и увеличивается его количество, – возникает и усиливается противоположный процесс, который, складываясь с первым, дает его видимое прогрессивное замедление. Так дело идет, пока оба они не уравняются вполне и не парализуют друг друга», – это и есть «предельное равновесие, к которому тяготеет кризис системы». Оно относится к типу «истинных равновесий», к которым применим принцип Ле-Шателье. Система равновесия из воды и льда при 0° C, вибрирующий камертон, движущееся в сопротивляющейся среде тело – все это кризисы замирающего типа, которые являются противоположностью кризисам взрывного типа [Тектология, кн. 2, с. 232, 231].

Кризис С (конъюгационный) — это соединительный кризис, основным содержанием которого являются конъюгационные процессы, поскольку «разрыв тектологической границы между двумя комплексами есть вообще начало их конъюгации, момент, с которого они перестают быть тем, чем они были, – тектологическими отдельностями и образуют какую-то новую систему, с дальнейшими преобразованиями, возникновением связок, дезингрессий частичных или полных, словом, это организационный кризис данных комплексов» [Тектология, кн. 1, с. 176]. Тектологическая формула соединительного кризиса: CD, т.е. по сути своей он состоит из двух фаз – начальной фазы C, исходным пунктом которой является разрыв тектологической границы с последующей серией конъюгационных процессов, и «заключительной необходимой фазы» D, конечным пунктом которой является «установление новых границ системы, новых полных дезингрессий взамен нарушенных старых» [Тектология, кн. 2, с. 223-224]. Наиболее распространенные примеры соединительных кризисов: процесс слияния до предельного равновесия двух капель воды, двух клеток, каких-нибудь общин, предприятий, политических партий, разных наречий, религий, научных идей и концепций.

Кризис D (дизъюнктивный) — это разделительный кризис, поскольку основным его содержанием является возникновение в ранее целостном комплексе тектологической границы, т.е. с точки зрения системогенеза это дезорганизационный кризис, так как «образование тектологической границы, создавая из данной системы новые отдельности… делает ее в организационном смысле не тем, чем она была», а менее или даже ниже организованной. Поскольку «всякое разделение обусловливается предшествующими конъюгациями», то из двух типов кризисов, соединительных и разделительных, кризисы D являются вторичными [Тектология, кн. 1, с. 176]. Согласно тектологической формуле кризисов все они начинаются с фазы C и заканчиваются фазой D, поэтому если выделяется особенная группа кризисов D, то имеется «в виду только преобладающее значение фазы D». Иными словами, внимание уделяется «таким кризисам, где она представляет специальный интерес, выступает на первый план» [Тектология, кн. 2, с. 236].

Крик — акустическая форма непосредственного общения, служащая для согласования действий.

Критерий — «мерило и способ проверки» [Философия живого опыта, с. 8].

Критерий истины — «это практика»; иными словами, «если получается что-либо на практике согласно предвидению, значит вы исходили из истинных, правильных понятий» [Пределы научности рассуждения (доклад), с. 286]. Синоним – критерий научности.

Критерий научности — человеческая практика, т.е. общественная, производственная или чисто экспериментальная деятельность.

Критерий научности рассуждения — вследствие многозначности слов, множественности его значений, для того, чтобы в длинных цепях рассуждений не впасть в заблуждение, «необходима устойчивость значений для каждого данного рассуждения» и постоянная проверка на опыте каждой цепи рассуждений, причем «через возможно меньшее число звеньев»: если проверять через много звеньев, то огромна вероятность, что рассуждение будет неправильно; а если проверять «через два-три звена, и это оказывается верно, то можно идти дальше с уверенностью» [Пределы научности рассуждения (доклад), с. 289, 262].

Критерий ненаучности — «если проверка выводов критерием практики невозможна, рассуждение должно признаваться вненаучным и ненаучным». Поскольку «слова-понятия характеризуются исконной множественностью значений», то «во всякой цепи рассуждений вероятность ошибки возрастает соответственно числу звеньев и множественности значений промежуточных терминов в геометрической прогрессии (“лавинообразно”)», поэтому «практически всякое рассуждение, состоящее из нескольких звеньев и не проверяемое на опыте, можно считать ошибочным – вероятность ошибки близка к достоверности» [Пределы научности рассуждения (тезисы к докладу), с. 132-133].

Критерий общественного развития — поскольку «общественное развитие – не абсолютный закон природы, а только эмпирический факт», то «вопрос о наличности этого факта решается на поле борьбы общества с природой внесоциальной: если в этой борьбе энергия общественного целого возрастает, оно развивается; если энергия уменьшается, оно деградирует» [Познание с исторической точки зрения, с. 190].

Критерий объективности — это обязательная согласованность с социально-организованным опытом. Объективность внешних тел устанавливается на основе взаимной проверки высказываний различных людей; точнее, «всегда сводится к обмену высказываний в конечном счете, но далеко не всегда – непосредственно на нем основывается. В процессе социального опыта складываются известные общие отношения, общие закономерности (абстрактное пространство и время принадлежит к их числу), которые характеризуют собою физический мир, которые его охватывают. Эти общие отношения, социально сложившись и упрочившись, по преимуществу связаны социальной согласованностью опыта, по преимуществу объективны. Всякое новое переживание, которое всецело согласуется с ними, которое всецело укладывается в их рамки, мы признаем объективным, не дожидаясь ничьих высказываний: новый опыт естественно получает характеристику того старого опыта, в формы которого он кристаллизуется» [Эмпириомонизм, с. 21-22].

Критерий определения «суба» — среди множества способов быстро выяснить, кто ваш собеседник (сотрудник, оппонент и т.д.), один из самых простых – это бегло (как бы промежду прочим) поинтересоваться, какая собственность, по его мнению, более способствует прогрессу человечества, частная или коллективная. Если ответом будет частная собственность, перед вами – «суб». NB: и не пытайтесь разгрести мусор в его голове.

Критерий различения эмпирии (ΨΦ-критерий) — если «данные опыта выступают в зависимости от состояний данной нервной системы», то «они образуют психический мир данной личности»; если «данные опыта берутся вне такой зависимости», то «перед нами физический мир». Допустим, «перед вами стол; ваше восприятие стола меняется с каждой переменой положения вашей головы: оно исчезает, если вы отвернетесь или уйдете; но стол, как тело, не изменяется при этом и остается на своем месте. Представление стола вы можете произвольно, одним усилием внимания, вызвать и фиксировать в ряду других представлений в самых различных ассоциациях образов; но вы не можете так же произвольно, одним актом воли, достигнуть того, чтобы стол возник в ряду других тел или выступил в новом соотношении с ними. Связь явлений в обоих случаях различна; в физическом мире она имеет гораздо более определенный характер, чуждый всякого произвола, независимый от случайно изменяющихся состояний нашего организма; в мире психическом явления выступают в определенной зависимости именно от состояний организма, ближайшим образом от нервной системы» [Эмпириомонизм, с. 11, 10].

Критерий устойчивости системогенеза — это фактическая соотносительность тенденций изменения тектологических состояний системы и ее среды как двуединый организационный факт их коэволюции, позволяющий сделать научно объективную оценку системогенезу с точки зрения количественной и структурной устойчивости, т.е. с точки зрения роста активностей системы и уменьшения ее внутренних дезингрессий. Алгоритм определения тектологической устойчивости с помощью этого критерия следующий: фиксируется тенденция изменения организованности системы в количественном и структурном отношениях, затем фиксируется тенденция изменения внешней среды и на основании соотносительности тектологических состояний системы и среды дается научно объективная оценка устойчивости системогенеза по отношению к условиям среды в данный момент и в ближайшем будущем, при этом прогностическую оценку следует «относить не ко всем возможным случаям, а только к наиболее постоянным, повторяющимся условиям среды с их типическими, наиболее вероятными изменениями» [Тектология, кн. 2, с. 274].

Критика — тектологический регулятор познавательного процесса, т.е. действующий в системе познания социальный подбор, проявляющий себя одновременно в двух своих ипостасях: это, во-первых, отрицательный подбор, означающий «борьбу различных форм жизни, отживающих и нарождающихся», и, во-вторых, положительный подбор, означающий «накопление сил, для которых тесны сложившиеся рамки». Критика всегда означает «жажду простора и свободы... Начиная с эпохи Возрождения великое освободительное движение человеческого духа шаг за шагом расчищает путь для непрерывного, беспрепятственного прогресса человеческих сил – индивидуальных и общественных... В сфере мышления эта освободительная работа выступает в форме критики, разбивающей бесчисленные фетиши, стоящие на пути познания, разрывающей бесчисленные путы, сковывающие его развитие. Но решительное господство критики начинается с конца XVIII века. Французская революция сделала критику всепроникающим принципом общественного бытия людей; Кант сделал ее всепроникающим принципом мышления: всякие границы для критики были принципиально устранены, она должна была отныне сама устанавливать свои границы. С тех пор критика была лозунгом всего прогрессивного в жизни и мышлении», но она «никогда не может быть конечной целью, результатом, на котором жизнь могла бы остановиться». Непрерывно накапливая свои силы, растущая жизнь «необходимо должна складываться в новые формы, должна организоваться в новые единства», и «дело критики – дать простор для этих форм, помешать им развиться уродливо и дисгармонично; но создать их она не может. Критика – это садовник, который тщательно расчищает почву для дерева, подстригает лишние и неправильно растущие ветки; но не он причина того, что дерево растет и приносит роскошные плоды. Жизнь развивается из жизни и сама определяет свою цель; эта цель – творчество, а не критика» [Эмпириомонизм, с. 3-4]; цель же, собственно, критики – «выяснение объективной истины» [Тектология, кн. 2, с. 283].

Критическая величина — это «величина, с которой связана неустранимость кризиса». Например, критическая температура кипения «есть та, при которой жидкость неизбежно, независимо от других условий обращается в газ» [Тектология, кн. 2, с. 209].

Критическая философия — одна из форм эйдовампиризма, представляющая собой голую схоластику, оперирующую понятиями индивидуума; иначе говоря, разновидность логонавтики, создающая «системы мнимо-логического анализа, в котором на деле понятия непрерывно изменяют, вернее – подменяют свое содержание» [Падение великого фетишизма, с. 80].

Критический метод — метод дезорганизации определенного познавательного комплекса с помощью логично выстроенного ряда познавательных ингрессий и дезингрессий. Положим, требуется опровергнуть иногда еще встречающееся заблуждение, что кит – рыба. С организационной точки зрения это означает, что заблуждающийся ингрессивно связывает «представление о ките определенной, прочной ассоциацией с представлениями об окуне, щуке, карасе» и т.д. Тогда достаточно указать, «что кит имеет млечные железы, легкие, теплую кровь и прочее, как собаки, коровы, люди и другие млекопитающие», а у щуки, окуня и других рыб есть «жабры, холодная кровь, нет млечных желез и т.д. Другими словами, вы создаете ассоциативную связь между образом кита с образами собаки, кошки, лошади, т.е. ингрессивно объединяете его с иным, чем прежде, рядом представлений; в то же время разъединяете оба ассоциативных ряда, вызываете их расхождение в психике. При этом расхождении образ кита, теснее связанный с новым рядом, отрывается от старого, и цель критики достигнута» [Тектология, кн. 1, с. 181].

Кровеносная система — универсальная система питания, регуляции и очищения организма.

Кровосмешение — это «конъюгация слишком сходных, недостаточно разошедшихся половых клеток – как бы “недостаточная” конъюгация», которая «дает, в общем, ухудшенное потомство» и «ведет к вырождению» [Тектология, кн. 2, с. 47].

Кровь — это «внутренняя конъюгационная среда организма», за счет которой происходит вся необходимая для каждой его клетки ассимиляция; проще говоря, это «внутренняя, питательная среда» живого организма [Тектология, кн. 2, с. 15, 117], его живая «универсальная ткань, в которой есть нечто от всех других тканей и которая, в свою очередь, структурно воздействует на все другие ткани». В силу такой универсальности, обладая к тому же рядом совершенно уникальных свойств, «кровь как ткань или орган отличается от остальных широтою своей функции: она всеобщий посредник между ними в жизнеобмене, необходимо заключает в себе и элементы питания для всех них, и продукты их дезассимиляции, подлежащие распределению в организме или удалению из него», и «химические регуляторы жизненных процессов», и «защитные вещества». Таким образом, «вся структура организма находит в ней свое соотносительное отражение» [Борьба за жизнеспособность (книга), с. 102, 97].

Культ (от лат. cultus – поклонение, почитание, уважение) — это мистическая «связь с авторитарной традицией», осуществляемая в форме «общения с обожествленными предками» посредством молитвы, жертвы или обряда [Философия живого опыта, с. 32], т.е. ритуальное «почитание предков-организаторов, которых народное мышление постепенно превратило в божества». Исторически такое превращение совершалось «путем прогрессивного накопления авторитета древнейших предков по мере смены поколений в общине», так как, «уходя в даль прошлого, образы предков-организаторов растут в сознании потомков, достигая сверхчеловеческих размеров», и «уважение к ним переходит, наконец, в настоящее обожествление» [Наука об общественном сознании, с. 330-331].

Культура (от лат. cultura – возделывание, обрабатывание, воспитание, поклонение, почитание) — способ адаптации человечества к внешней среде, т.е. к биосфере, геосфере и космосу, представляющая собой сложную систему дегрессивных форм – культурных принципов. По отношению к субстрату, т.е. к своему носителю, культура представляет отливочную форму стереотипов его социальной практики и мышления. Как наиболее устойчивый организационный интеграл культура распадается на два комплекса-дифференциала: материальную и духовную культуру. Материальная культура – это «вся сфера производства, с его техникой и экономическими отношениями, общественный труд, направленный на внешнюю природу, со всеми его следствиями и формами». Духовная культура – это «та сфера, которая лежит вне прямой борьбы с природой, это – речь, мышление, нравственность, искусство и т.д., словом – идеология, общественное сознание» [Наука об общественном сознании, с. 266]. Согласно принципу круговой причинности культура «определяется техникой и экономикой, потому что служит для них организационным приспособлением» [Наука об общественном сознании, с. 291]. В краткой тектологической формулировке культура – это универсальный социоадаптон, представляющий собой систему организационных методов и форм коллектива.

Культура класса — это «вся совокупность его организационных форм и методов» [Вопросы социализма, с. 331]. Борьба классов – это борьба культур, и все великие революции – это революции, сменяющие господство культурных принципов; класс, не имеющий собственной культуры, подчиняется господствующей [Линии культуры XIX и XX вв., с. 120-121].

Культура классового общества — это не единая, как в феодальном обществе, а строго дифференцированная по классам культура: «каждому классу свойственно иное миропонимание, чем другим классам, иная оценка и нормы человеческого поведения». Например: «те самые религиозные верования, которые для захолустного крестьянина представляют незыблемую и священную истину, для просвещенно-либерального буржуа представляют не более как жалкий предрассудок; те нравственные понятия, на которых основывает свое социальное поведение крепостник-помещик, – вреднейший пережиток прошлого с точки зрения сознательного рабочего. Даже единство национального языка, внешним образом связывающее различные классы, в значительной мере является иллюзией: не говоря уже о том, что самый лексикон различных слоев общества далеко не вполне совпадает, одни и те же слова для людей разных классов выражают различное содержание, потому что различен их опыт и жизненные тенденции, с которыми они к нему подходят» (например, различен «смысл, который вкладывает в слова “свобода” и “порядок” с одной стороны капиталист, считающий стачку грубым нарушением обоих этих принципов, с другой стороны – его рабочий, устраивающий стачку как раз для того, чтобы получить больше свободы и внести в жизнь больше порядка»). И «при этом различные культуры не просто существуют рядом, каждая в своей сфере, среди своего класса; нет, они противостоят друг другу, как непримиримо-враждебные силы, каждая стремится вытеснить остальные, признавая только себя истиной, а прочие – ложью. Круг влияния каждой из них меньше и больше того класса, который ее создает; господство и упадок этого класса отражаются в господстве и упадке его культурного влияния на все общество. Так, в эпоху подъема буржуазии, тот строй мысли и чувства, который в ней развивался, подчинил себе значительную часть прежней феодальной аристократии; а затем рабочий класс долгое время воспитывался в нем, и теперь не без труда стряхивает последние его остатки. Культурно-классовая борьба ведется не только между различными классами, но и внутри их» [Культурные задачи нашего времени, с. 6].

Культура феодального общества — единая для всех сословий господско-рабская культура с некоторыми элементами двойственности: религия, например, была «одна и та же, но некоторые части ее учения составляют “тайну” духовного сословия и недоступны остальным членам общества, которым, однако, и в голову не приходит сомневаться в истине и глубоком значении этой “тайны”. Обычаи, нравственные понятия тоже в равной мере признаются всеми без различия сословий, – но сами делают различия между ними. То, что допустимо и нравственно для феодала, недопустимо и безнравственно для вассала-крестьянина, а также и наоборот. Для одного добродетелью является гордость, а для другого – смирение; первый имеет право быть распущенным, но был бы навеки опозорен малейшим проявлением трусости; второй не обязан быть бесстрашным, но не должен уклоняться на стезю разврата», и так далее. Но «тут вовсе нет двух моралей, господской и рабьей, а есть одна, господско-рабская мораль, в силу которой подчиненный в своем властителе уважает то, что счел бы для себя гнусным, а властитель признает нормальным для своего подчиненного то, чего никогда не подумал бы позволить себе самому» [Культурные задачи нашего времени, с. 5].

Культурная парадигма — доминирующий в общественно-историческом развитии культурный паттерн, определяющий культурно-исторический тип общества.

Культурная революция — форма C-кризиса, вызванного резкой сменой культурных стереотипов в социальной системе или просто внедрением в нее крайне катагеничных ее развитию элементов чужеродной культуры, т.е. элементов, способных не только нарушить в ней равновесие культурного целого, но и посредством быстрого роста в ней дисгармонии перевести ее в состояние критической неустойчивости, породив необратимые социально-культурные процессы.

Культурное взаимодействие — конъюгационные процессы между разными племенами, народами и расами в форме «брачного смешения, взаимного влияния диалектов и языков, заимствования технических приемов, знаний, обычаев, общения литератур, вообще, всякого рода культурная взаимная ассимиляция», которая чем сильнее происходит, «тем более организованно, тем более устойчиво становится сожительство племен и народов и рас на земной поверхности. Обычный ход вещей таков: по мере углубления дифференциации накапливаются противоречия; рано или поздно это разрешается кризисом. Формы кризиса бывали различны; чаще всего – война, завершающаяся мирным договором или завоеванием; иногда и без нее – союзный договор, создание общих органов власти, регулирующих отношение сторон. Решение задачи оказывалось иногда положительным, удачным, иногда отрицательным – исходом в упадок; в разложение связей; то и другое возможно при всякой форме кризиса. Война, например, много раз приводила к самой тесной конъюгации борющихся сторон, к их равноправному смешению или к поглощению одной из них другой; но случалось, что и мирное государственное или союзное объединение приводило затем к дезорганизации». Но так или иначе действительное разрешение противоречий «являлось только в результате общения, большего или меньшего взаимопроникновения разошедшихся системных комплексов», будь то обособленные племена одного народа или народы одной расы, или, собственно, сами обособляющиеся расы [Тектология, кн. 2, с. 39-40].

Культурно-исторические типы (КИТы Богданова) — устойчивые формы адаптации человечества к окружающей среде, исторически возникшие на основе определенного типа сотрудничества. Тектология выделяет четыре таких типа, которые, будучи расположены в хронологическом порядке, определяют соответственно четыре типа культуры: протоколлективистский, авторитарный, индивидуалистический и коллективистский. Исторически протоколлективистский культурно-исторический тип соответствует первобытному обществу, авторитарный тип доминирует в патриархальном и феодальном обществе, индивидуалистический – в капиталистическом, а коллективистский – в социалистическом.

Культурные паттерны — это главные линии общественного развития, которые определяются культурными принципами исторических коллективов (классов или социальных групп), т.е. теми «организационными принципами их труда и борьбы», основой которых «являются формы строения самих коллективов» и «прежде всего их специфические формы сотрудничества (их основные “производственные отношения”). Порожденные технической и экономической необходимостью в сфере труда и присвоения, эти формы объективно закономерны. По мере того как они вырабатываются и укрепляются процессом социального приспособления, они фиксируются в культурных принципах и становятся необходимыми формами всего быта и строительства данных коллективов. Это как бы отливочные модели для жизненных комбинаций, “формы” для переливки старых и отливки новых соотношений как в практике, так и в мышлении людей» [Линии культуры XIX и XX вв., с. 119].

Культурные принципы — «формы социальной практики, закрепленные в формах мышления»; образно говоря, отливочные модели для жизненных комбинаций, т.е. исторически сложившиеся нормативные формы для переливки старых и отливки новых отношений как в практике, так и в мышлении людей. С тектологической точки зрения это самые устойчивые формы социальной дегрессии, отличающиеся максимальным жизненным консерватизмом, т.е. персистенты. Иначе и быть не может, ведь культурные принципы есть закрепление наиболее устойчивых, наиболее повторяющихся взаимоотношений между людьми, порожденных социально-хозяйственной необходимостью. Именно поэтому и люди, и коллективы подчиняются им автоматически [Линии культуры XIX и XX вв., с. 119-120]. Согласно культурным принципам организуются технический и экономический процессы, которые, в свою очередь, уже согласно принципу социальной причинности их же и формируют.

Культурный уровень — степень организованности опыта и его связности. Например, низкая культура означает «недостаточность организованного опыта и его несвязность» [Тектология, кн. 1, с. 222].

Культурогенез (от лат. cultura – возделывание, воспитание, почитание и греч. γένεσις – рождение, творение, происхождение) — эволюция культуры на основе подбора эйдогенов. С социально-трудовой точки зрения культурогенез по ходу развития исторических форм сотрудничества проходит четыре стадии: протоколлективизм, авторитаризм, индивидуализм и коллективизм.

Кумулятивность (от лат. cumulare – накоплять, присоединять, увеличивать, усиливать) — единая ориентация однородных активностей; или, выражаясь математически, сонаправленная их коллинеарность, наличие которой в комплексе повышает его устойчивость относительно таких же коллинеарных, но противоположно направленных активностей – сопротивлений среды, позволяет частично или полностью нейтрализовать или преодолеть их разрушающее воздействие. Известная притча о прутиках, которые легко ломает ребенок, и вязанке из них, которую не может сломать сильный человек, есть народно-образное выражение идеи кумулятивности как эффективного способа организации, равно применимого и к людям, и к вещам, и к идеям.

Кумуляция — тектологический результат единой ориентировки однородных активностей. Например, концентрация какой-либо человеческой деятельности в одном направлении (поднятие, перенос и распиливание бревна двумя работниками: каждая из этих трех операций есть взаимное согласование однородных человеческих усилий в едином направлении). Содержание этого термина не тождественно содержанию понятия «синергия», являясь лишь его частью.