|
Терминариум |
|||||||||||||||||||||||||||||
|
|
![]()
ИЛЬИНИЗМ
Ильинизм (от гетеронима «Вл. Ильин», которым был подписан реакционный марксистско-догматический опус «Материализм и эмпириокритицизм») — курьезная апологетика в форме активной защиты своего же идеологического противника, т.е. случай апологии по недоразумению, когда субъективно понимаемая борьба с противником объективно оказывается его поддержкой; применительно к опусу «Материализм и эмпириокритицизм» – это откровенная и даже яростная апология эйдовампиризма по тому же недоразумению, точнее, по невежеству; а если формулировать более конкретно, то это – выраженная в форме «а ля философской» логонавтики защита религиозного мышления с позиций абсолютного марксизма, или, еще более точно, махровая апология авторитаризма и, в частности, апология «абсолютной и вечной истины». Собственно сам феномен «ильинизм» как форма эйдовируса достаточно характерен в истории развития познания, в которой многовековая борьба религиозного и научного мышления принимала и поныне принимает порой самые причудливые формы. Эйдовампиры прошлого «лукавы и изобретательны» в своих приемах: «сложнейшие обходные движения, невидимые подкопы, неожиданные нападения из неуловимых засад, обманные способы проникать в лагерь врага и сеять там смуту, хитрые переодевания», – все это встречается в истории борьбы веры и науки. В 1909 году был впервые опубликован парафилософский опус «Материализм и эмпириокритицизм», в котором автор «Вл. Ильин, очень дельный экономист и политик русского марксизма», ставил «себе целью борьбу с религиозным мышлением не на живот, а на смерть», и при этом стремился дать своему читателю истину, причем «истину абсолютную, вечную» [Падение великого фетишизма, с. 136]. Будучи «философски-неопытным и недостаточно проникнутым духом коллективистического мышления», автор, энергично орудуя в малознакомой для него области, как и следовало ожидать, «наступил на тяпку» – его субъективные намерения диаметрально разошлись с объективным результатом их осуществления: «хотел сделать как лучше, а получилось хуже некуда», «думал, что сражался за правое дело, а оказалось наоборот». Основной лейтмотив опуса – «борьба за идею абсолютной и вечной истины» и «борьба против принципа относительности всякого познания» [Вера и наука, с. 39]. Способ подачи материала – сугубо авторитарный: грубое давление собственного авторитета на профанов (причем авторитета не в области философии) плюс масса ссылок на другие авторитеты, в основном на «святых отцов» марксизма. Для имитации собственной авторитетности в данной области, так сказать, «учености», используется чисто психологический метод «цитатного ошеломления», а в качестве аргументации – бесконечное цитирование «святых отцов». Символ веры Ильина в абсолютную истину сводится к следующим четырем положениям: «1. Существует абсолютная истина, соответствующая абсолютной природе. 2. Человеческое мышление дает ее нам в виде суммы относительных истин. 3. Исторически условны только пределы приближения нашего к абсолютной истине; но мы безусловно приближаемся к ней. 4. Есть много абсолютных и вечных истин, частного характера; это все те, относительно которых мы “не утверждаем, что они могли бы быть опровергнуты в будущем”». В общем, сплошная белибердяевщина – известные проповеди Н. Бердяева о прогрессе как непрерывном приближении к абсолютным идеалам, абсолютному добру, абсолютной красоте и, в частности, к абсолютной истине через истины относительные. С научной точки зрения такая белибердяевская «“абсолютная” теория прогресса есть бессмыслица». Но в данном случае наука бессильна, «кракатук ильинизма» ей не по зубам: наука наукой, но абсолютная истина Ильину дороже. Абсолютоману и тем более верующему в Ее Величество Абсолютие бесполезно пояснять, что абсолютное – это фиктивное понятие, поскольку «содержание понятий берется только из опыта, а в опыте нет и не может быть ничего абсолютного». И уж совершеннейший маразм – «“приближаться” к абсолютному через относительное, т.е. к бесконечно-далекому через конечное», поскольку к бесконечности хоть прибавь, хоть убавь от нее, она от этого не изменится, поэтому «расстояние от “абсолютного” неизменно» и «говорить о “приближении” к абсолютному есть насмешка и над логикой, и над всяким прогрессивным стремлением» [Вера и наука, с. 46]. Избранная Ильиным тактика борьбы – «кавалерийский наскок»: «шашки (т.е. цитаты) наголо!» и «ура!» – под знаменем марксизма за веру «святоотеческую» вперед к победе авторитаризма. Соответственно этому, и форма убеждения (точнее, зомбирования читателя) исключительно поповская, т.е. твердолобо авторитарная: так, мол, и так говорили «святые отцы» марксизма, а я, марксист Ильин, известный авторитет в их догме, верую в «абсолютную и вечную истину» и всех в нее неверующих объявляю еретиками и т.д. и т.п. – и далее уже на правах этой якобы «общепризнанной» авторитетности со страниц «освященного святой догмой откровения» вершится великое «таинство очищения»: отлучаются от «церкви истинной веры» (марксизма) все примкнувшие к ней еретики с наложением на них обязательной в таких случаях епитимьи, одновременно под «праведным» и сокрушительным огнем тяжелой «цитатной артиллерии» с позиций все той же «святой догмы» ведется профанация учений, несогласных с ее «вечными истинами», и попутно тем же методом «цитатного ошеломления» зомбируются профаны, «убеждаются» колеблющиеся и «утверждаются в истинной вере» посвященные. Наиболее отличительные признаки ильинизма – это присущие ему неотъемлемые противоречия:
Последнее противоречие – основа всех остальных. Ильинизм – это прежде всего религиозный способ мышления: вот почему сам по себе опус Вл. Ильина «Материализм и эмпириокритицизм» имеет лишь формальное отношение к философии и, разумеется, совершенно никакого к науке. Однако мало сказать, что ильинизм – просто некая форма религиозного мышления, пусть даже несколько парадоксальная; на самом деле по своей исключительно противоречивой сути это – самая настоящая патология мышления: «представьте себе человека, который, мысля религиозно, формально принял учение, глубоко враждебное всякому “фидеизму”. Тогда он, во-первых, создает культ из своей антирелигиозности, что само по себе еще не было бы так плохо; но при этом он, – во-вторых, – всякие взгляды, с которыми не согласен, или которых не понимает, будет рассматривать, как идеи враждебной секты, как враждебную религию. Так его собственная религиозность для него субъективно проецируется на его противников» [Вера и наука, с. 85]. Это как в анекдоте про алкоголика, который, в ответ на упрек врача: “что, брат, допился-таки до чертиков?” – отвечал: «нет, я-то еще не допился, а вот ты действительно допился: по тебе чертики так и прыгают, так и прыгают: сам вижу». Так и Вл. Ильин, находясь в религиозном опьянении от своей «абсолютной истины», сам лично так не считает, зато он тоже видел, как прыгают клерикальные чертики по разным инакомыслящим. Казалось бы, курьезное и безобидное само по себе явление, ильинизм, тем не менее, в руках политиков превратился на определенное время, отведенное ему историей, в мощное идеологическое оружие и в освободительном движении человечества сыграл свою крайне реакционную роль.
|